— Нет, не могу себе этого представить, — сказала она, выразив жестом свою беспомощность. — Хочется это увидеть, хочется понять. Но для этого надо родиться маленькой русалочкой.
— Маленькой русалочкой? — переспросила Морская Дама.
— Да… Вы ведь так называете своих маленьких?…
— Каких маленьких? — спросила Морская Дама.
Несколько мгновений она смотрела на них с откровенным удивлением — тем непреходящим удивлением, какое испытывают бессмертные при виде постоянного распада, смерти и зарождения, составляющих суть человеческой жизни. Потом, увидев выражение их лиц, она как будто опомнилась.
— Ну, конечно, — сказала она и, круто переменив тему, так что вернуться к прежней стало затруднительно, согласилась с Эделин:
— Да, там все совсем иначе. Чувствуешь себя, знаете ли, такой похожей, но совсем другой. Это и есть самое удивительное. Как, по-вашему, правда я выгляжу хорошо? А между тем я, знаете ли, до сегодняшнего дня еще ни разу не зачесывала себе волосы и не надевала платья.
— А что вы вообще носите? — спросила мисс Глендауэр. — Наверное, что-нибудь прелестное?
— Мы одеваемся совсем иначе, — ответила Морская Дама и стряхнула с платья крошку.
Какое-то мгновение миссис Бантинг пристально смотрела на гостью. Мне кажется, за это мгновение у нее в голове промелькнули некие смутные, неопределенные картины языческого свойства. Однако Морская Дама сидела тут, перед ней, в ее пеньюаре, столь осязаемо благовоспитанная, с убранными по моде прелестными волосами и с таким откровенно невинным взглядом, что подозрения миссис Бантинг тут же улетучились.
(А что касается Эделин, то я в этом не столь уверен.)
Глава III
Интермедия с журналистами
I
Самое удивительное то, что Бантинги действительно выполнили всю программу, которую наметила миссис Бантинг. Им, во всяком случае на время, безусловно удалось превратить Морскую Даму во вполне правдоподобную женщину-калеку — и это несмотря на то, что существовало множество очевидцев появления Дамы, и на возникшие вскоре серьезные внутренние разногласия. Более того, несмотря на то, что одна из горничных — кто именно, было установлено лишь значительно позже, — по секрету рассказала всю историю ухаживавшему за ней весьма самоуверенному молодому человеку, а он в следующее воскресенье сообщил ее одному подающему надежды журналисту, который болтался без дела на Лугах, вынашивая нравоописательный очерк. Подающий надежды журналист не поверил, но предпринял кое-какие расспросы и в конце концов решил, что этим делом стоит заняться. Из нескольких источников до него дошли смутные, но достаточно обильные слухи о некоем происшествии: тот молодой человек, что ухаживал за горничной, был весьма словоохотлив, когда ему было что рассказать.
После этого подающий надежды журналист отправился в редакции двух ведущих фолкстонских газет, чтобы прощупать почву, и обнаружил, что до них эти слухи только что дошли и что они собирались сделать вид, будто ничего не слыхали, как обычно поступают местные газеты, столкнувшись с чем-то из ряда вон выходящим. Однако атмосфера предприимчивости, распространяемая подающим надежды журналистом, заставила их очнуться. Он это заметил и понял, что терять время нельзя. Поэтому, пока они подыскивали кого-нибудь, чтобы послать навести справки, он отправился звонить в «Дейли ганфайр» и в «Нью пейпер». Дозвонившись, он разговаривал уверенным и напористым тоном. Он сделал ставку на свою репутацию — репутацию подающего надежды журналиста.
— Клянусь, в этом что-то есть, — сказал он. — Нужно только оказаться первыми, вот и все.
Кое-какая репутация у него, как я уже говорил, была — и он сделал ставку на нее. Заметка в «Дейли ганфайр» была обстоятельной, но скептической, а «Нью пейпер» вышла под шапкой на первой странице: «Наконец-то — русалка!»
Вы можете подумать, что уж теперь-то все раскрылось, но этого не произошло. Есть веши, в которые никто не верит, даже если они и напечатаны в бульварной газете. Действительно, когда Бантинги обнаружили репортеров, которые, можно сказать, ломились к ним в дверь и от которых удалось на время отделаться, лишь предложив им зайти попозже; когда они увидели свою невероятную тайну пропечатанной в газете, и Бантинги, и Морская Дама сначала решили, что безнадежно разоблачены. Они уже предвидели, как будет распространяться эта история, представляли себе неминуемый шквал нескромных вопросов, шагающие треноги бесчисленных фотографов, заглядывающие в окна толпы, — все ужасы широкой огласки. Бантинги и Мэйбл были в ужасе, просто в ужасе. У Эделин же эта неизбежная и, насколько дело касалось ее, совершенно неуместная огласка вызвала не столько ужас, сколько раздражение. «Они никогда не осмелятся… — сказала она. — Подумайте, как это отразится на Гарри!» — и при первом же удобном случае удалилась к себе в комнату. Остальные, отнесясь к ее недовольству с не совсем обычным пренебрежением, уселись вокруг кушетки Морской Дамы — она едва притронулась к завтраку — и принялись обсуждать надвигающийся кошмар.
— Они напечатают в газетах наши фотографии, — сказала старшая мисс Бантинг.
— Только не мою, — заявила ее сестра. — Ужасная фотография. Сейчас же пойду и сфотографируюсь заново.
— Они потребуют, чтобы отец дал им интервью!
— Нет, нет! — воскликнул в испуге мистер Бантинг. — Пусть твоя мать…
— Как скажешь, дорогой мой, — отозвалась миссис Бантинг.
— Но ведь это отец… — начал Фред.
— Нет, я не смогу! — сказал мистер Бантинг.
— Ну, кому-то все равно придется с ними говорить, — сказала миссис Бантинг. — Вы же знаете, они…
— Но это совсем не то, чего я хотела! — жалобно воскликнула Морская Дама, держа в руке «Дейли ганфайр». — Нельзя ли это остановить?
— Не знаете вы наших журналистов, — сказал Фред.
Положение было спасено благодаря такту моего троюродного брата Мелвила. В свое время он немного баловался журналистикой и общался с литераторами вроде меня, а литераторы вроде меня нередко очень свободно и откровенно высказываются о нравах прессы. Появившись у Бантингов, он сразу же понял, какой панический страх охватил их при мысли об огласке, услышал их возмущенные протесты, полные чуть ли не упоительного ужаса, поймал взгляд Морской Дамы — и не медля взялся за дело.
— Сейчас не время проявлять чрезмерную щепетильность, миссис Бантинг, — сказал он. — Но я думаю, мы еще сможем спасти положение. Вы слишком рано отчаялись. Этому сразу же нужно положить конец, вот и все. Позвольте мне поговорить с этими репортерами и написать в лондонские газеты. Думаю, я смогу сделать так, чтобы они успокоились.
