место для расписной вазы с хризантемами. Она вспомнила, что говорили об их прежнем владельце – Ляо Одноглазом. Вдруг, там найдётся нечто, что сможет помочь ей разобраться с загадочной надписью.
Тармулан привстала на цыпочки и, собрав в охапку свитки, переложила их на стол. Взяв первый попавшийся из кучи свиток, она развернула его и принялась разбирать его содержимое.
К её разочарованию, вместо заклинаний большинство свитков содержали записи о причитающихся долях добычи, тому или иному подручному Кораюла, а также расходы из воровского общака на взятки судьям и подкуп городской стражи. На других были записаны молитвы к Чомбе и богине Уранами, которые было положено произносить в праздничные дни. Это всё было неинтересно. Впрочем, ей попалось, и кое-что полезное. Так Тармулан узнала имена приказных чиновников Луншуня, находившихся на содержании у воров.
Разворачивая очередной свиток, Тармулан уже не надеялась найти в нём ничего особенного, когда среди строчек ченжерского письма она увидала родные тайгетские руниры.
Тармулан принялась внимательно разбирать текст. Насколько она поняла этот документ представлял собой нечто похожее на учебник по тайнописи, где объяснялось значение тайгетских руниров, используемых отшельниками Ченгурской обители.
Ей показалось, что один из руниров она уже видела. Она сравнила его с теми, что перерисовала с пластины и нашла совпадение. То, что она первоначально прочитала как «рябь на небе» на самом деле было названием – Бурхан-Нур.
Надо же, в надписи на пластине упоминалось заповедное озеро из древних легенд! Сделанное ею открытие взволновало Тармулан. Ладно, решила она, надо попробовать разобрать остальной текст. Тармулан принялась сравнивать другие руниры друг с другом, но совпадений больше не было. Немного подумав, она рассудила, что руниры, стоящие перед названием Бурхан-Нур означают озеро. На современном языке это слово пишется из трёх руниров, а раньше его обозначали как «чаша с водой».
Тармулан быстро начертала пару руниров обозначающих чашу и воду и подставила их в надпись соответствии с теми, что были на пластине. Смысл слов преобразился. «Высокое облако» стало «обитель хранящая…». Слово «мертвец» превратилось в «Тропу Мёртвых», а «снежный барс» читалось как «знающий мир».
Тармулан взяла в руки пластину и пробежалась пальцами по выбитым знакам. Обитель хранящая… Тропа Мёртвых, Бурхан-Нур. Знающий мир… Это было что-то смутно знакомое. В следующее мгновение её словно вспышка молнии озарила догадка. Мизирт Величайший и Всеблагой! Да неужели это одна из легендарных скрижалей Далайрана?!
От одной мысли об этом у Тармулан захватило дух и спёрло дыхание. Она дрожащими руками положила пластину обратно на стол. Рукавом халата смахнула со лба проступивший от охватившего её волнения пот. Спокойно, спокойно, сказала она себе. Эта штука никак не может быть скрижалью, потому что те по легенде были изготовлены из гамелита, а эта пластина медная. А может…
– Сейчас проверим,– пробормотала Тармулан, доставая кинжал.
Она осторожно поцарапала пластину остриём клинка сначала с одного края, потом с другого. Нет, пластина была целиком изготовлена из меди. Значит, это всё-таки не скрижаль. В её душу закралось сомнение. Теперь Тармулан боялась разочароваться в своём открытии, и потому она постаралась вспомнить всё, что было связано с этими реликвиями.
Итак, скрижали Далайрана хранились в аланьском храме Феникса. Потом среди тайгетов ходили упорные слухи о том, что они пропали оттуда после того, как храм был разграблен, мятежными наёмниками, во главе которых стоял не кто иной, как её родной дядя – Дайсан сын Роара.
Во всяком случае, молва гласила, что он одерживал свои победы во многом благодаря этим священным реликвиям. Сами ченжеры ничего не знают об этом, вернее не знают простые ченжеры, а вот жрецы…
Тармулан нервно рассмеялась. Как же это она могла забыть? Теперь-то она поняла, почему тот ченжерский жрец держал её при себе. Это копия. Копия скрижали Далайрана, изготовленная вместо тех, что похитил Дайсан или кто-то из его людей.
Молодая женщина долго не могла успокоиться и поверить в то, что в её руках оказалась такая добыча. Она то и дело подходила к лежащей на столе пластине и дотрагивалась до неё, желая убедиться, что это не сон. За окном уже наступал рассвет, когда Тармулан, наконец, улеглась на своё ложе, крепко прижав к груди заветную пластину.
Глава 9
Спустя три дня после знаменательной битвы при Абрене к столице Гиньского княжества подошла речная флотилия имперцев. По замыслу Чже Шена она должна была оказаться возле Гинь-Су одновременно с остальным войском, чтобы обеспечить переправу основных сил и окружить город со стороны реки.
Однако главные силы имперцев, понеся тяжёлые потери в сражении с войсками князя Аньло, всё еще оставались в окрестностях Абрены. К тому же изрядно похолодало, и два дня подряд шёл снег. Падая, он быстро таял, превращаясь в грязь, и все просёлочные дороги раскисли, а поля скрылись под талой водой.
Но командующий флотилией тайчи Яглакар не знал этого. Он и так изрядно задержался в пути, и искренне полагал, что под стенами Гинь-Су его ждёт суровое наказание.
Дело в том, что западный берег Чулбы был занят ополчением ченжерских кливутов, которые поддерживали юнгарха Учжуна и Братство Богини. Двигаясь вдоль берега, они следили за продвижением имперской флотилии, а если течение прибивало суда к западному берегу, то убивали гребцов и грабили припасы. При попытках имперцев завязать бой, мятежные кливуты отходили, пытаясь выманить их на ровное удобное для удара тяжёлой конницы место.
Тогда тайчи Яглакар приказал построить на занятом противником равнинном берегу Чулбы небольшую подвижную разборную крепость, которая бы прикрывала движение его флотилии. Под покровом ночи суда перевезли на западный берег Чулбы два десятка боевых повозок-вайранов и множество больших дощатых щитов, снабжённых железными шипами и бойницами.
Гарнизон укрепления
