Горделиво-мягко улыбающаяся Синита заняла ждавшее её место и тут же стала центром небольшого шторма под названием "что положить, чего налить?". Мало кто из присутствующих не знал её полулегендарного ученичества у чародеев, а кто и забыл, тому шёпотом напомнили. Сказочная певунья, чьими трелями почитали за счастье насладиться все правители подлунного мира, сейчас сидела за одним столом с разношёрстной компанией чародеев и их учеников и серебристо смеялась нескладным и восторженным ухаживаниям Миррамата, Тончи, Михо и даже обычно молчаливого и сдержанного Юза.
И было совершенно понятно, что после завершения застольной части празднества начнётся песенная. Ещё не совсем опустевший стол отодвинули в сторону, чтобы тот не мешал; Дженева зарылась в охапке сброшенных к углу комнаты плащей и шуб в поисках своей флейты, а откуда-то уже появились маленькая арфа, скрипка и варган. Петь хотелось всем, одна песня тут же сменяла другую, пели то хором, то по одиночке. Как-то так само собой получилось, что Синита не тянула одеяло на себя, часто лишь подпевая вторым голосом или присоединяясь только к припеву. Неожиданно ладно вышел её дуэт с Легиной, у которой вдруг нашлось хорошо поставленное, хотя и не звучное, контральто. Синита приглушила свой голос до её уровня, и пускай первая их песенка ещё немного «гуляла», но дальше они пели слаженно, как шёлковые ленты на ветру. Певунья смогла спеться даже с Мирраматом, чей задор значительно обгонял музыкальный слух. К концу простонародной и немного двусмысленной песенки, которую они весело исполнили на пару, ухохатывались все — не столько от её шутливого содержания, сколько от невыразимой несопоставимости певцов.
Обессилевший всех смех закономерно сдвинул градус веселья в спокойную сторону. Отдышавшись, Дженева заиграла свои любимые мелодии. Флейта привычно пела простые и грустные нотки "Баллады о мохонской деве", "Лесной песни"… Её лёгкий голос творил из небытия пространство для подумать, помечтать или пошептаться с соседом… И сама Дженева ушла в грёзы… В памяти, как живые, сменялись почти позабытые картины детства: лёгкие движения матери, её мягкий голос и редкий смех, лакомства, которые она с улыбкой совала в детскую ладошку. Потом спутанные волосы на подушке… тени под закрытыми глазами… неискренне плачущие соседки, упрямо не пускающие её к пугающе недвижно лежащей матери… Потом холмик рыхлой земли, в котором привычная ей темная почва вдруг потерялась в комьях красной глины. Потом — незнакомые, ярко одетые крикливые люди возле потрёпанного фургончика, с которыми её отец быстро о чём-то говорит, а потом ещё быстрее уходит назад, по пыльной дороге — оставляя её, свою дочь, с чужими людьми…
— Ты чего это… — мягко толкнулся ей в плечо Юз.
Вздрогнув, Дженева вернулась в настоящее — и с чувством лёгкого стыда поняла, что по её лицу уже давно проложили дорожки слёзы.
— Ой, что-то я расклеилась, — виновато призналась она, наскоро вытирая ладонью щёки.
— Немудрено. После такого, — напомнил он и замолчал.
Благодарная за сочувствие Дженева улыбнулась ему. И одновременно почему-то вспомнила: во время работы в парах они ни разу не сидели вместе (хотя Кемешь постоянно напоминала им о необходимости меняться соседями). Точно — он ни разу не подошёл к ней, а когда она сама предлагала ему сесть в пару, всегда оказывалась, что он уже с кем-то другим.
— Дженев, а хватит кошкиного мяуканья! Сыграй что-нибудь повеселее, — с другого конца комнаты донёсся голос Гражены. Дженева согласно кивнула и перешла на задорную астаренку, одновременно вполглаза наблюдая за подругой, явно светившейся каким-то недовольством.
Когда её флейту сменила арфа Кемеши, она перебралась поближе к Гражене и попробовала осторожно расспросить, что случилось. Это ещё больше раздразнило подругу, так что Дженеве пришлось быстро сворачивать разговор на нейтральные темы. Однако её подозрение под названием "опять Айна-Пре" лишь усилилось.
Дженева почти не ошиблась. Конечно, свою долю в испорченном настроении Гражены сыграли и глубокая усталость прежних недель, и суета праздника, и шутливое обращение «гра-сина», которым одарила её Синита. Но основным топливом в её нынешнем расстройстве всё-таки было подспудное ожидание другого поведения от чародея. Другого — не этого искреннего равнодушия. Уж слишком живой в её памяти была та сцена, когда он склонился перед ней. Уж слишком ей хотелось ещё чего-то подобного… чего-то вроде нового, дополнительного подтверждения её значения в его жизни. Но ничего этого не было, и Гражена потихоньку начала покусывать губы… А пошли танцевать, — оживилась бывшая плясунья на приглашающие звуки скрипки… Ты иди, а я посижу, — быстро ответила Гражена. Дженева убежала занять место в круговом танце, а её место возле стола уже занимала Синита. Гражена обрадовано пододвинулась своим стулом, освобождая побольше свободного пространства для полнотелой женщины.
— Хорошо-то как, правда? — вздохнула гостья. — А я даже и забыла, как это… Ты меня понимаешь? (Гражена не поняла, но на всякий случай утвердительно кивнула.) Истинное слово, если бы вернуться в те годы — я бы уже не ушла. Какая же это глупость, менять настоящее на мишуру!… - закачала она головой; в её глазах заплескалось чувство, от которого Гражене вдруг захотелось отвести взгляд. — И ты, девочка, не бросай это! Какие бы золотые горы не посулила тебе жизнь. Не бросай, слышишь!…
Страстная, искренняя нотка, прорвавшаяся в её хорошо поставленном серебристом голосе, имела бы чуть больше силы, если бы не лёгкий ореол нетрезвости вокруг его обладательницы. Но и так сердце Гражена сжалось вслед словам певуньи.
— Что ж ты сидишь? — совсем другим тоном заговорила Синита. — Иди, танцуй, пока молодая. Беги, девочка!
Гражена послушно кивнула и поднялась, стараясь не показывать поспешности, с которой ей захотелось уйти от соседки с её расплёскивавшейся во все стороны тоской.
Праздник гас. В воздухе витало одинокое чувство скорого окончания веселья. Сами по себе замирали танцы, стихали разговоры. Оживление вернулось, когда стали убираться. Но это было уже рабочее оживление.
Под конец снова всплыла тема ухода. Когда Гражена подошла к Дженеве за очередной порцией вымытой посуды, та, всё оглядываясь на стоящего рядом Юза, наклонилась к ней:
— Ты слышала, что Михо уходит от нас? — и, едва дождавшись удивления Гражены, ещё жарче зашептала. — Так вот, Юз говорит, что он вернулся к нам только для того, чтобы сказать о своём решении уйти, совсем уйти!… Скажи ведь! — повернулась она к товарищу.
