держа Поппи за руку. Ее огромное платье-парус раздулось на ледяном ветру, грозя сдуть хрупкую англичанку. К своему сердцу я прижимала другое: Сердце Земли.
Кое-как мы продвигались к «Stormfly», контуры которого слабо освещались вспышками молнии в густом тумане ночи. Ступив, наконец, на палубу корвета, я не испытала облегчения: она так же, как пешеходные мостики «Ураноса», яростно раскачивалась в безумном ритме бушующего моря. Деревянная палуба нещадно трещала, дождь перешел в град.
– Я скоро вернусь с каторжниками, – проорал Заш, опустив Рафаэля на пол.
Луизианец запрыгнул на один трап, перескочил на другой и рванул к ближайшей оттоманской галере.
В это мгновение раздался оглушительный треск. Я подняла глаза: шторм, сравнимый с мощью циклопа, снес самую высокую мачту «Ураноса». Увлекая за собой охапку парусов, заледеневших на морозе, она рухнула на одну мачту, другую, третью, руша все, как в домино титанов.
Поппи прижалась ко мне, дрожа от страха и холода, в то время как Стерлинг чертом кружился по корме, чтобы приступить к маневрам до прибытия экипажа.
– Диана, мне так страшно… – всхлипывая, простонала девушка. Ее слабый голос потерялся в порывах штормового ветра.
– Диана умерла, Поппи.
Глаза подруги, огромные от размазанной по краям туши, в недоумении уставились на меня.
– Умерла? Ты хочешь сказать… ты трансмутировалась?
– Нет, не трансмутировалась. Я вышла из Тени.
Не знаю, выберемся ли мы из этого тайфуна живыми. Если это наши последние минуты, то я хотела открыть Поппи правду, как открыла ее Зашари и Стерлингу. Я в долгу перед ней.
– Диана – лишь маска, – кричала я посреди разбушевавшейся стихии. – Меня зовут Жанна. Я – фрондер.
– Фрондер? – повторила подруга.
На мгновение она, изумленная, застыла, забыв про холод. В ее глазах промелькнула нить нашей хаотичной дружбы: моя одержимость выиграть «Глоток Короля», мое предательство, мои угрызения совести. Все встало на свои места.
– Ты… ты, как всегда, отличилась, darling! – воскликнула она без тени упрека и тут же добавила: – Не говори ничего Зашари, когда он вернется.
– Он в курсе, Поппи, – с усилием выкрикнула я, ветер разметал мои седые пряди. – Он присоединился к нашей борьбе, отрекся от Короля. Больше ничто не мешает ему… любить тебя.
Подруга недоверчиво улыбнулась, вскоре ее измученное лицо озарилось радостью, словно солнечный луч посреди бури.
– Смотри, он уже возвращается! – крикнула я, указав на трап.
Действительно, кто-то пробивался к нам сквозь туман. С минуты на минуту мы тронемся в путь. Я приготовилась крикнуть Стерлингу, чтобы он поднял якорь, но в этот момент в донжон «Ураноса» ударила молния. Башня вспыхнула, осветив ночное, дырявое от больших градин-шаров полотно неба. Толпа оживилась, задвигалась в противоположных направлениях. Кроме Зашари и освобожденных им пленников еще одна группа в бесцветных одеждах мчалась к нам по второму мостику, с которого свисали сталактиты: Бледный Фебюс и его стража.
В точке, где пересекались пешеходные трапы, чтобы слиться в один, сошлись два экипажа: прекрасно вооруженные солдаты «Ураноса» и бывшие рабы с турецкими ятаганами. Возможно, последним не хватало опыта сражений, но в них было самое ценное: неутолимая жажда свободы, способная сдвинуть горы. В апокалиптическом контражуре донжона, охваченного пламенем, посреди бури, знаменующей конец мира, завязалась последняя битва. Рев ветра смешался с рычанием воинов, гроздьями падавших в бурлящие волны.
– Жанна, Прозерпина, в укрытие! – что есть силы проорал Стерлинг с высоты фок-мачты [197].
Слишком поздно! Горстка пиратов, вырвавшаяся из бойни, устремилась к «Stormfly». Рейки палубы мгновенно затянулись коркой льда, ибо впереди всех шел капитан, принц зимы собственной персоной. Одной рукой он держал шпагу, другую прижимал к груди, к тому месту, куда ранил его Гиацинт де Рокай. Получив смертельный удар в самое сердце, он все еще жив? Но как?
Его корсары бросились к Стерлингу, капитан двинулся ко мне, чеканя шаг, как Тристан. Чья-то стройная фигура маячила за его спиной: придворное платье, мокрое от ледяного дождя, косички, длинными влажными пиявками свисающие с обеих сторон лица. Прюданс де Керадек!
– Вот она! – прокаркала девушка, выставив вперед дрожащий палец. – Узурпаторша, присвоившая себе имя Дианы де Гастефриш!
Подлая кузина дождалась последнего момента, чтобы разыграть свой драгоценный козырь. Что надеялась она получить в обмен на это запоздалое признание? Часть сокровищ Бледного Фебюса? Неужели она не догадывалась, что он тут же перережет ей горло, как только избавится от меня?
– Гюннар погиб в баталии по твоей вине! Наглая маленькая интриганка! – рявкнул капитан гробовым голосом.
В это время Зашари с освобожденными рабами ворвался на палубу.
Я толкнула Поппи в безопасное место за бизань-мачту [198]: не она нужна Фебюсу. Молодая невеста уже позабыта им. Несмотря на смертельную рану, пират выжил и пришел уничтожить меня. Только меня одну.
Отступая, я уперлась в ступеньки, что вели на ют, поднялась по ним, не сводя своих глаз с безумца.
– Ты не единственная, в чьих жилах течет кровь Короля, – рычал капитан, поднимаясь вслед за мной. – Мы тоже его выпили, полный кувшин, чтобы залечить Наше пронзенное сердце. Мы здесь и теперь готовы поквитаться с тобой!
Ветер, сорвавший с его волос катоган, выпустил длинные светлые волосы, щупальцами медузы распустившиеся вокруг синюшного лица, на котором сверкали две черные жемчужины – глаза с ненормально расширенными зрачками. Фебюс больше не смертный, но и не вампир. Его трансмутация не была проведена по ритуалу, установленному правилами Факультета. Это существо находится между двумя мирами – монструозный гибрид, химера [199]. В этот момент падший аврорус действительно походил на хорроруса.
Двумя руками Фебюс схватился за шпагу. Из его разорванной груди, лишенной стягивающего рану жгута, на белый камзол тонкой струйкой полилась черная кровь. За спиной капитана гигантским хаосом бушевало море. Цунами одну за другой откусывало от плавучей цитадели ее составные части, бесследно исчезавшие в алчущем торнадо, словно «Уранос» вернулся на небеса, у которых позаимствовал имя.
– Мы, герцог дез Ураган, приговариваем тебя к смерти! – ревел голос Фебюса среди паров тьмагны, поднимавшихся из открытой раны на его груди.
Прижатая к лееру палубы, безоружная, я подняла перед собой единственный щит, что держала в руках: «El Corazón».
Фебюс занес шпагу, подняв ее высоко, словно Юпитер, призывающий небесные силы поразить меня…
…и небо ответило ему. Молния, разорвав эмпирей [200], попала в острие клинка. Огненная вспышка ослепила нас. Раскаленный жар поглотил.
Ослепленная, я открываю глаза.
Яркие лучи, в которых сверкают золотистые пылинки, проникают через занавески моей спальни. Я несколько раз моргаю и, зевнув, потягиваюсь. Солнце так ярко светит. А который сейчас час? Кажется, я
