и Бастьяна. Брат любить слушать музыку на полной громкости, когда рисует. Но эта мелодия, как мне кажется, не похожа на его музыкальные предпочтения. Эти звуки более торжественны, более величественны… более старинны. Они исходят не из комнаты Бастьяна.
– Диана, спускайся! – зовет мама. – Фебюс пришел.
Сбитая с толку, я отрываюсь от стены. Да, нужно спускаться. Мой возлюбленный внизу. Он ждет меня… Он меня любит. Тогда почему я сомневаюсь? Музыка продолжает звучать в моей спальне, но я не могу определить источник. Я вновь бросаю взгляд на диковинные карты. Пятая, под названием Мир, тихонько двигается, вибрирует в такт мелодии. Странно, в комнате нет сквозняка…
Посреди этой уютной комнаты, в этом теплом доме по моей спине пробежал холодок. Кажется, это музыка заставляет карты подрагивать. Кусочек истлевшего от времени картона начинает кружиться вокруг себя, как обезумевшая стрелка компаса. Две руки, обнявшие планету, поочередно передвигаются вверх-вниз. Как будто карта хочет сообщить что-то. Как будто судьба мира в неопределенности.
Голос мамы стряхивает с меня оцепенение:
– Диана, поторопись!
Я механически спускаюсь по лестнице со смутным ощущением, что на самом деле двигаюсь не я, а запрограммированная кукла. Фебюс на пороге входной двери окружен нимбом света. Он похож на ангела, который мне трогательно улыбается.
Я позволяю ему обнять меня, но не ощущаю счастья. Сердце мое не здесь.
– Ты слышишь? – спрашиваю я его.
– Что, Диана?
– Музыку.
Он качает головой:
– Единственная музыка, которую я слышу, – это песни птиц летнего солнцестояния.
Ну конечно! Эта мелодия, наполнившая дом… это пение птиц снаружи! Где же они? Я все еще слышу их, однако не вижу.
Прежде чем я успеваю что-то сказать, Фебюс закрывает мои уста поцелуем.
Ослепленная, я открываю глаза.
Сквозь стены моей спальни доносится пение птиц. Какой вид певчих может так звучать, громко и торжественно? Я спешу к письменному столу, пока мои сны еще не улетучились. Пять карт. Последняя вращается в такт музыки.
Нужно вспомнить!
Пока день окончательно не рассеял ночные сновидения!
Я концентрирую всю свою силу на наивных изображениях карт, позволяя им звучать в унисон с моими душевными переживаниями. Их расположение, которое я считала случайным, постепенно обретает смысл. Когда-то мне раскладывали подобным образом карты. В другом мире. В другой жизни…
Да, я догадываюсь или, скорее, вспоминаю: этот крест отражает прошлое, настоящее и будущее!
Второпях вывожу карандашом на столе рядом с картами: Прошлое; Настоящее; Ключевая фигура; Фундамент; Будущее.
Затаив дыхание, на фоне птичьих трелей, продолжающих вибрировать в ушах, начинаю изучать каждую карту в отдельности.
Тьма. Центральная карта, это я сегодня. Тьма отражает сумятицу в моей голове. Я, как те марионетки на картинке, совершаю механические движения.
Рядом пишу: Я.
Шут. У вампира, выходящего из гроба, знакомые черты. Это кто-то, кого я знаю. Кто-то, кого люблю?.. Нет: кто-то, кто любит меня. С моих губ слетает имя:
– Алекс… Александр де Мортанж.
Быстро записав это имя, я переключаюсь на карту Фундамента.
Повешенный. Этот юноша, подвешенный за одну ногу, – нонконформист. Его взгляды отличаются от других. Долгое время я скрывала свои чувства к нему, но Фундамент пролил на них свет, и я больше не могу отрицать свои сердечные порывы.
– Стерлинг Рейндаст, – шепчу я.
Ведомая непонятной для меня самой уверенностью, я вывожу его имя на столе.
Расклад все больше обретает смысл. Он созывает и изучает мужчин, встретившихся на моем пути, – не этой жизни, залитой солнечным светом, а другой, ночной, – жизни из сновидений. Карта Прошлого, с левой стороны креста, представляет собой отжившую связь, угаснувшую… мертвую.
Смерть. Таково название карты, я уверена в этом, даже если оно не указано. Смерть, которая преследует меня, чтобы отомстить, как ревнивый любовник или… правильнее сказать, мертвый. Ибо речь именно о нем: о призраке из прошлого, об умершей любви, которая превратилась в монструозную.
Его имя дурным предзнаменованием вспыхивает в памяти: Тристан де Ля Ронсьер.
Что ведет меня к пятой и последней карте, той самой, что продолжает вращаться вокруг себя в чарующем ритме пения птиц.
Мир. Руки Света и Тьмы поочередно меняют положение. Как будто солнечный мир, в котором я проснулась, и ночной, в котором видела сны, вступили в борьбу. Если предыдущие карты представляют мужчин, окружавших меня на моем пути, значит, эта тоже связана с ними. Она – мое будущее, самое ближайшее: возлюбленный, каждое утро ждущий меня на пороге моего дома.
Фебюс.
Дверь комнаты открывается, вырвав меня из задумчивости. Это мама. Она чем-то обеспокоена:
– Диана, ты меня не слышишь? Я звала тебя.
Нет, я ее не слышала. Пение птиц слишком громкое. Но мама, кажется, не обращает на него внимания и не замечает карты на моем испещренном надписями столе. Интересно, а видит ли она меня? То есть меня настоящую, а не ту безвольную марионетку, что изображена на карте Таро…
– Фебюс ждет тебя внизу.
Не успев принять душ и переодеться, я сбегаю по лестнице, звенящей от пения птиц. Тристан, Александр и Стерлинг – не больше чем полустертые воспоминания, но Фебюс, он – настоящий! Если только не… не наоборот? Я замираю на ступеньках, охваченная необъяснимой тревогой, голова моя кружится. Этот слишком уютный дом внезапно кажется ненастоящим. Блестящие стены, похоже, бумажные, как у карточного домика, пропускающего переливчатый хор птиц. Меня вынуждают его слушать? Мелодия как будто знакомая…
Я пробегаю последние метры, что разделяют меня от входной двери. Фебюс удивляется, видя меня в ночной рубашке, но удивление тут же сменяется трогательной улыбкой.
– О, Диана, я разбудил тебя!
– Я на самом деле проснулась?
– Прости?
Слова слетают с моих дрожащих губ, как будто кто-то другой произносит их вместо меня:
«А ты уверен, что мы проснулись? Кажется мне, будто, мы спим и видим сны». Я с трудом сглатываю, ошеломленная этим спиритическим сеансом, и тут же добавляю:
– Как узнать, что мы не спим и наша настоящая жизнь не на другой стороне?
– О чем ты говоришь, Диана? Какая сторона?
– Сторона Ночи. Мир 300 года эры Тьмы.
Птичий щебет, окружающий нас, с каждой секундой усиливается. Черты Фебюса искажаются. Но не только. Дом начинает разрушаться: стены обваливаются, крышу срывает и уносит ураганом мелодии.
– Не говори мне, что ты не слышишь музыку птиц! – злюсь я. – Твою музыку!
Потому что это его музыка, я вспомнила ее. Неоконченная соната, концовку которой он ищет всю жизнь. Теперь она завершена. Соната готова. Во всем своем величии она воспевается невидимыми птицами, чьи голоса
