В Конфлюэнте Эвирион рвал и метал. Он был привязан к месту, корабль простаивал. Его одолевала скука и беспокойство за будущее. Случившееся нанесло удар по самым важным гаваням и рынкам. Если бы там была охрана! Как хотелось ему выйти в бой и крушить врага.
Иногда проводились военные учения, и тогда ему было чем заняться, однако раздражение закипало с удвоенной силой. Работы для него не было. Если только пойти чернорабочим, но опуститься до этого он никак не мог: как бы тогда упал его авторитет в глазах экипажа. Ведь выйдет же «Бреннилис» когда-нибудь в море. Он много пил, дрался, развратничал, целыми часами валялся на кровати, глядя в потолок, угрюмо слонялся по улицам. По неизвестной ему самому причине в лес ходить избегал. И все же пойти туда ему пришлось.
Лето в этом году выдалось плохое: холодные дожди и редкое солнце. На несколько дней, однако, установилась жара. Люди по ночам изнывали от духоты. Насмешливо стрекотали сверчки. На юге собрались грозовые облака, темно-фиолетовые снизу и белые сверху. Тучи все сгущались, но воздух был неподвижен. Раскалившаяся от жары земля застыла в ожидании.
Четверо всадников проехали через Аквилон и отправились вдоль реки в сторону Конфлюэнта. У них была оседлана запасная лошадь. Копыта простучали по новому каменному мосту. В город они не вошли, объехали стороной и направились по грязной дороге вдоль Стегира.
Люди окликнули всадников, но ответа не получили. Четверка молча проехала мимо старой дачи и фруктового сада, миновала вырубки и скрылась в лесу.
Взволнованный человек вошел в трактир и рассказал о странных незнакомцах. Трактир был крошечный — комната в доме, — так что услышали его все.
— Двое вооруженных солдат и два горожанина, один одет хорошо, а другой больше похож на монаха. Видно, что издалека. Что им у нас понадобилось?
— Государственное дело? — задумался один из посетителей. — Но отчего тогда не остановились в гостинице Аквилона? Там работает мой брат, и он говорил, что сегодня утром у них, кроме курьеров с почтой, никого не было. Значит, люди эти приехали сюда — как ты говоришь, издалека — и даже не отдохнули с дороги.
— Да, странные времена, — пробормотал третий человек. — Святой Мартин, не оставь нас.
Эвирион поставил на стол недопитую кружку и выскочил из комнаты.
— Эй, ты куда? — закричали ему в спину, но он бросился бежать.
Дома прогнал служанку, делавшую уборку. Оставшись один, вынул из шкафа два ножа, меч, лук и колчан со стрелами. Все это прикрыл длинным плащом и пошел по улице, расталкивая прохожих. За спиной слышалась возмущенная ругань.
За восточными воротами на неухоженной территории жались друг к другу несколько магазинов. В город их не пускали: они были слишком грязными, или владельцы не могли заплатить за аренду. Возле этих домов находилась и конюшня. Там давали на прокат лошадей. Среди трех кляч Эвирион выбрал ту, что была заезжена меньше других, и, не торгуясь, заплатил за день аренды.
— Может, теперь ты приведешь ее в порядок, — сказал он конюху.
Если бы он погонял бедную лошаденку, она непременно бы пала. Не из жалости, но из благоразумия он ехал на самой большой скорости, какую можно было в данном случае позволить. Единственное, что слегка утешало: римляне вряд ли ожидали погони. К тому же галопом по лесным дорогам не поскачешь.
IV
По небу прокатился гром. Холодные порывы ветра закачали верхушки деревьев. Тучи набежали на солнце, но неизвестно откуда взявшийся солнечный луч пронзил тьму, и река засверкала.
Всадники натянули поводья. В этот момент Нимета вышла из дома. Несколько мгновений они рассматривали друг друга. Блестели шлемы и кольчуги солдат. Длинные мечи свешивались с пояса. Зачехленные топоры высовывались из-под седел. Один из солдат держал в поводу запасную лошадь.
По левую от солдат руку неуклюже сидел на лошади тощий мужчина с выступающей вперед челюстью. На нем, как и на солдатах, были кожаные брюки, босые ноги обуты в сандалии, а коричневая роба поддернута выше колен. Голова выбрита, лишь на затылке оставлена узкая кайма. К боку он прижимал маленькую шкатулку.
Четвертый всадник был безоружен, если не считать ножа. Из-под красивой туники виднелась синяя полотняная рубашка.
— Нагон Демари, — узнала она. Голос задрожал от страха.
Демари просверлил ее взглядом.
— А ты Нимета, дочь Грациллония, — рявкнул он.
— Да, — ответила она на языке Иса. — Чего вам от меня надо?
— Отвечай мне на латыни.
Тонкая фигурка выпрямилась.
— Почему это?
— Чем больше будешь упрямиться, тем хуже тебе будет, — голос его был безжалостен, словно раскат грома. — Назови себя, так чтобы слышали эти люди.
Она облизнула пересохшие губы.
— Я Нимета, — сказала она уже на латыни.
— Будьте свидетелями, — приказал Нагон сопровождавшим его всадникам.
Нимета приподняла здоровую руку. Ветер подкинул рыжие волосы и бросил их в бледное лицо.
— Что это значит? — воскликнула она. — Откуда ты меня знаешь, Нагон? Я была еще совсем маленькой, когда… — она замолчала.
Он улыбнулся, не разжимая губ.
— Ты ведь знаешь меня.
— В Исе тебя все знали. А с тех пор, как…
— Все эти годы я собирал информацию. Я ведь человек терпеливый, когда нужно.
— Чего ты хочешь?
Они не сводили с нее глаз. Нагон расправил плечи, набрал в грудь воздуха и нараспев произнес:
— Нимета, дочь Грациллония, ты язычница и ведьма. Своими колдовскими ритуалами ты нарушаешь закон, дьявольскими заклинаниями соблазняешь слабые души. Быть может, по твоей вине попадут они в ад. От имени губернатора объявляю: ты арестована. Судить тебя будут в Туроне.
Громыхнуло ближе и громче.
Она сделала шаг назад, остановилась и, запинаясь, проговорила:
— Это, это же… нелепо. Я дочь короля, трибуна.
Смех ударил ее, словно пощечина.
— Он пренебрег своими обязанностями. Не поднимай шума. Иди сюда. Эта лошадь для тебя. Может, помочь тебе сесть?
— Вот-вот начнется ливень, сэр, — сказал солдат. — Почему бы не переждать его в доме?
Его товарищ поежился и воскликнул:
— Но не в ведьмином же доме!
— Немедленно едем назад, — скомандовал Нагон. — Мы на государственной службе. Иди сюда, женщина.
— Нет, не пойду! — закричала Нимета. Она выбросила вперед три пальца. — Я ведьма! Убирайтесь, или я уничтожу вас. Белисама, Лер и Таранис, слушайте меня!
— Будьте свидетелями, — повторил Нагон, обращаясь к солдатам. Голос срывался от восторга. Солдаты испуганно поерзали в седлах. Нагон повернулся к человеку с тонзурой. — Брат Филип.
