«Что-то тут нечисто, — проговорил Максим, добавив: — Что-то я в этом чувствую нехорошее, знакомое и… опасное». Ирми мрачно откликнулся, не глядя на Бенци: «А ведь Мезимотес отнюдь не дурак!» — «Стало быть, нас всех держит за дураков — вот что опасно!..» — мрачно заключил Максим. — «Ну, что вы, ребята! Вам всё какие-то кошмары мерещатся! Он же пообещал поговорить с ними! Может, ещё передумают.
Значит, ещё ничего не решено. Может, ложная тревога…» — примиряющим тоном проговорил Бенци. — «Мне не понравилось, Бенци, каким тоном он с нами говорил…» — угрюмо выговорил через силу Гидон. — «Мне тоже не понравилось. Но он босс, имеет право. Ладно. Пока всё остаётся, как прежде. Пошли по домам…»
* * *
Назавтра Бенци и его друзьям пришлось убедиться, что боссы слов на ветер не бросают. Не успели они расположиться на обед, как Тим снова появился в холле. За ним двигались два высоченных шкафообразных коротко постриженных типа в круглых чёрных очках и наглухо застёгнутых темно-серых блузах с множеством карманов и карманчиков на кнопках и заклёпках. Они волочили на тележке компьютер непомерно большого размера и ещё какое-то устройство, плотно закрытое тканью, пронзительно звякавшее при каждом резком движении тележки. Ирми узнал их: это были неизменные спутники Арпадофеля, в окружении которых он часто появлялся в коридорах фирмы.
Но все знали, что это его шомроши (так в Эрании называют телохранителей). Если они не фланировали в непосредственной близости от своего босса, стараясь, насколько возможно, стушеваться и не бросаться в глаза, то неизменно околачивались где-нибудь ещё неподалёку. Впрочем, их мощная шкафоподобная комплекция не оставляла почти никаких надежд на незаметность. Ирми молча указал на них глазами Максиму, усмехнувшись, пробормотал: «Как это они своего подопечного оставили?..» Максим ухмыльнулся и кивнул, ответив на ухмылку Ирми гримаской.
Пительман прошелестел какие-то неразборчивые слова, и шомроши поставили ширму, отделяющую стол, где обедала компания Бенци, от противоположного угла маленького холла. Из-за ширмы раздавались непонятные шумы, стуки, посвисты. Шомроши несколько раз появлялись в холле с гружеными тележками, а Тим с самым деловым видом перемещался взад-вперёд по холлу, давая шомрошам указания, для стороннего уха звучавшие неразборчиво. На обедающих, а потом молящихся Тим с шомрошами подчёркнуто не обращали никакого внимания.
В тот же день шомроши начали и оборудование нового кабинета куратора Кобы Арпадофеля, где смонтировали современную цвето-звуковую аппаратуру, разработанную фанфаризаторами Тима Пительмана.
* * *
Прошла ещё неделя.
Лулианичи за это время успели усечь, что обычно в утренние часы кабинет Арпадофеля обычно закрыт, и никто не знал, — и не должен был знать! — где пребывает его владелец. Телефоны трезвонили, почти не переставая, их трели причудливым диссонансом вплетались в негромкие, вкрадчивые силонокулл-пассажи.
Казалось, силонокулл автоматически включили в режиме шарманки. Иногда к ним присоединялись звуки ещё одного модного инструмента, который был известен под названием стиральная доска ихней бабушки, другого названия почему-то ему так и не придумали. Время от времени, будто давая отдохнуть ушам и нервам случившихся рядом лулианичей, из-под двери звучали необычные, навевающие щемящую ностальгию звуки. Казалось, музыканты исполняли весёлые детские песенки, но из-за необычной аранжировки эти мелодии скорей напоминали колыбельные, плавно переходящие в похоронные марши. Народу ещё не пришло время узнать, что эти композиции исполняет недавно созданный военный квартет одной гребёнки, получивший название «Петек Лаван».
* * *
А потом произошло знаменательное событие, о котором потом долго говорили не только в «Лулиании», но и в Эрании.
Ровно в час пополудни, незадолго до конца обеда компании Бенци, двери кабинета с победным треском распахнулись, и перед ними предстало необычайное зрелище.
Первое впечатление было поистине искросыпительным. Половину кабинета занимал стол, на котором стоял дисплей компьютера. Напротив двери зловещими башнями цвета залитого бензином асфальта возвышались многополосные акустические системы.
В верхних углах передней панели, похожие на подозрительно зыркающие по сторонам глаза, помещались рупора с устьями в форме искривлённого эллипса. Подле огромного стола босса, в самом центре кабинета возвышалось огромное кресло в форме… унитаза, обшитое сверкающей позолотой кожей. Утопая в сверкающем золотистой кожей чудесном кресле, гордо восседал сдобненький Куби-блинок, хаотично посверкивая во все стороны молочно-золотистым левым глазом, с самым довольным выражением на неестественно расплывшемся ярко-розовом румяном лице.
Когда Бенци с друзьями увидели за распахнутыми дверьми унитазо-кресло и гордо восседающего в нём Арпадофеля, за столом разом воцарилась мёртвая тишина. Все они, остолбенев, воззрились на странное сооружение и Куби-блинка, долго не решаясь как-то прореагировать на сверкающую золотом туалетную форму, расположенную в непривычной близости от их обеденного стола. Наконец, Гидон, склонив голову сначала на один бок, а затем на другой, робко спросил: «Разрешите узнать, адони, — что это?» — «То есть как это — что!!! Это моё персональное кресло! Изготовлено по моей идее и по чертежам моих сподвижников!» — гордо заявил Арпадофель, а на широкое его лицо чуть уловимой рябью начали набегать угрожающие оттенки цвета третьеднёвочного свекольника. Из-за ширмы выдвинулись шомроши и молча наблюдали за беседой, а тем временем в холл с неуклюжей важностью вдвигался Пительман собственной персоной, зыркая бледными глазками по ошеломлённым лицам религиозных лулианичей, сидевших вокруг стола, и поигрывая светлыми бровками домиком.
«Вот такой… м-м-м… оригинальной формы?» — продолжал с отчётливо ошеломлённым выражением лица Гидон. — «Да, вот такой — м-м-м-мым! — оригинальной формы! — отчеканил Арпадофель, угрожающе и важно выдвинув далеко вперёд нижнюю челюсть, в то время как лицо его уже дозрело до угрожающего темно-бордового цвета: — Сегодня непривычно, необычно, может, неприлично, а завтра — норма! Разве вам неизвестно, что я, Коба Арпадофель, обладаю высоким интеллектуальным потенциалом, и могу себе позволить постепенно вводить в «Лулиании» новейшую эстетику, быть, так сказать, законодателем моды в нашей славной Эрании?! Вот меня и осенила идея унитазификации эстетики! Ведь вы отлично знаете, где имеете честь работать: в «Лулиании», где собран цвет эранийских элитариев. Это значит, что всё самое новое и прогрессивное начинает свой путь от нас, далее — по всей Эрании, по всей Арцене, да чего уж там — до всей планеты! — дойдёт, завоюет весь мир!!!» — фанфарически зазвенел на весь холл голос Арпадофеля.
