– Мы с пониманием относимся к вашему непростому решению, брат Джеймс, – отметил командор Марис. – В таком случае, подпишите вот эту бумагу.
На стол перед Джеймсом лег лист пергамента, на котором значился полный текст его отречения. То, что бумага была подготовлена еще до его прибытия, окончательно убедило молодого рыцаря в истинных намерениях конклава. Впрочем, ему было все равно. Он взял в руки перо и, не задумываясь, поставил свою подпись под документом.
– Таким образом, всеобщим решением конклава, новым великим магистром ордена Священного Пламени единогласно избран брат Бенджамин Ракслен, да пойдет его правление во славу ордену, – подытожил сэр Марис, и остальные командоры поднялись со своих кресел, чтобы лично подойти и поздравить нового великого магистра.
– Брат Джеймс, вы свободны, – сухо произнес новоизбранный владыка ордена, обернувшись к Джеймсу Доусону.
Терзаемый запоздалым чувством вины, молодой рыцарь поспешил покинуть конклав.
* * *
Он и не заметил, как лестница осталась позади. Как и двор, полный мельтешения и голосов, готовящихся к чему-то намного более значительному, нежели простое «очищение от старых прегрешений». Сэр Джеймс не обратил никакого внимания на окрик стража у ворот: «Открыть решетку! Пропустить послов их светлостей барона Бромского и барона Стоунвотерского!» Он глядел в землю, а в его мыслях слово за словом вставал весь разговор, который только что произошел.
– Предатель, – яростно прошептал рыцарь себе под нос, вспоминая злобно прищуренные взгляды командоров. – У тебя был выбор: предать себя или сэра Ильдиара, Джемми. Ты его сделал. Ты избрал совсем не то, что должен был избрать настоящий паладин. Ты поставил себя, свои личные чувства и переживания важнее долга и воли сюзерена. Кто ты, как не предатель и трус?
Он шел и шел, не разбирая дороги и не выбирая направлений. Мир вокруг как-то сразу потускнел, а в голове все смешалось. Плиты внутреннего двора сменились белоснежными мраморными ступенями, двери он открывал, не раздумывая, на приветствия идущих навстречу рыцарей не отвечал. Он шел... просто шел, неизвестно куда, неизвестно для чего.
Вдруг Джеймс остановился. Он стал перед какой-то дверью и, прислонившись к ней спиной, закрыл глаза. Сэр Ильдиар де Нот, верный долгу, отправился в пустыню при том, что его ждет столь горячо любимая им леди Изабелла. Его отец, Уильям, граф Аландский, убит, потому что до конца верил в непоколебимую святость обетов и нерушимость чести. Его сестра, леди Агрейна, чудом спаслась от мятежников, от ненавистного насильного брака, но потеряла все, что имела: семью, владения, родной дом. К чему это все? Зачем и кому это надо? Эта... честь, эта слава, эта правда. Черному Рыцарю хорошо разглагольствовать о паладинстве и верности обетам. Он всю жизнь стоит на своем мосту, никогда никуда не отлучается и не знает, что творится в мире. Он все еще наивно верит во всю эту чепуху. Глупец!
Сэр Джеймс заскулил в голос, уперев до боли сжатые кулаки себе в зубы. Он даже не заметил, как съехал по двери и осел на пол. Он не стеснялся рыцарей, что проходили мимо, удивленно оглядываясь на странно ведущего себя собрата.
И что дальше? Он вернется в Даренлот. Он скажет ей, что отказался от магистерского плаща, отказался от службы, отказался от возможности спасти королевство, просто предоставив на шитой подушечке лицемерному командору и его приспешникам последний верный королю орден. Они говорили ему об отречении от мирских дел. Они смели говорить ему об очищении! Сэр Джеймс Доусон, сын горшечника из деревни Дарвуд, что в Аландском графстве, и великий магистр рыцарско-духовного ордена Священного Пламени... Все его магистерство продолжалось, пока он поднимался по Пылающей лестнице. Он вернется в Даренлот, но, несмотря на сделанный им выбор, как ни крути, он все же предал именно себя. И понял он это только сейчас.
– Сэр Джеймс! – чье-то восклицание заставило его поднять голову.
Над ним склонился молодой паж. Рыцарь знал его, но имя отчего-то никак не хотело вспоминаться. Этот парень был сыном кузнеца и умом не шибко-то отличался. Кажется, именно его даже Чурбаном порой называли. У пажа была нелепая прическа, такая, будто ему на голову надели котел и обстригли светло-русые волосы по краям. Огромные голубые глаза выдавали в нем честного, правдивого и доброго малого. И пусть разум его не может осознать всю суть многоуровневых интриг, пусть он не может запомнить наизусть какой-нибудь магический или научный трактат в пять свитков длиной, зато его открытое лицо и голубые глаза прямо-таки светятся заботой. Еще один наивный дурак.
– Что с вами?! – спросил он. – Вам плохо, сэр рыцарь?!
– Да, мне плохо, – с тоской произнес Джеймс. Зачем лгать, если это правда?
– Позвать лекарей? – Паж уж было собирался бежать к лестнице. Лазарет и молельни находились на последнем, пятом этаже донжона.
– Нет, не нужно. – Паладин закрыл лицо руками. – Уходи. Просто уходи.
– Сэр Джеймс, не стоит так отчаиваться. – Вместо того чтобы уйти, паж сел рядом с рыцарем. – У вас все будет хорошо, если не будете забывать о том, кто вы.
– Что? – не понял сэр Джеймс. – О чем ты говоришь?
– Сэр Ильдиар довольно умный человек, – пояснил паж. – Я полагаю, он предвидел подобный исход.
Сэр Джеймс смотрел в стену прямо перед собой будто затянутым какой-то пеленой взором. В тот момент ему почему-то не показалось странным, что глупый слуга знает не только о делах конклава, но и о сэре де Ноте. И при этом еще рассуждает, как поживший не один десяток лет взрослый опытный человек, а не как молодой, ничего не понимающий в высоких материях прислужник рыцарских покоев.
– Как вы думаете, сэр Джеймс, почему великий магистр выбрал вас своим преемником?
– Потому, что больше никого не было под рукой, – последовал незамедлительный ответ, полный злобы и горечи. – Потому, что ему наплевать на чужое счастье, на чужую судьбу. Ему вздумалось, что кто-то обязан бежать по ниточке над пропастью, и он привык ждать, что я побегу.
– Вы ненавидите его, сэр рыцарь? – спросил паж.
– Да, я... я его... – он не мог сказать это слово в отношении сэра Ильдиара. – Я его...
– Вы любите его, сэр Джеймс, – закончил за рыцаря парень. – Он вас вырастил, воспитал. Он вам как отец. Он выбрал вас, потому что он знает вас почти всю вашу жизнь. Потому что вы верный, честный, вы боретесь за правду.
– Почему он так поступил? Неужели он мне мстит? – Рыцарь злился – он просто ничего уже не понимал. – Мстит мне за то, что у него самого не было свободы? Свободы от войны, от обязанностей, от долга? Потому что я люблю? Потому что хочу быть с любимой, а не с полутысячей солдат, с теми, кому меч – и брат, и отец, и жена?
