– Помечтай. Грезы-то, они посытнее ужина будут. Может, ими и наешься, старый? – Женщина фыркнула, скрывшись внутри фургона.
– Пошла искать, чем бы еще в меня швырнуть, – пояснил старик, задиристо усмехаясь. – Вы, господин хороший, рядом-то сядьте, тогда ей стыдно швыряться-то будет, и мне веселее – со спутником завсегда есть о чем поговорить.
– Мне верхом привычнее.
– Да оно и видно, что вы человек военный, – прищурился старик, – опять же шрамы эти, да и конь у вас непростой. Уж я-то в конях разбираюсь, – тут он внезапно замолчал, как будто вспомнив о чем-то. – Ах, да! Я же вам имени своего еще не назвал! Карэм я, а по батюшке Марлен. Из Гнеппе-Карве мы, рода Дороги и Гвоздя. Зовемся так потому, что гвоздарством промышляем... Лучше мастеров по ковке гвоздей не сыщете. Мы и каблучные делаем, и гробовые, и корабельные даже...
Старик умолк и как-то даже сник, представившись. Почему-то эльфу показалось, что его собеседник совсем не это хотел сказать, но в последний момент почему-то передумал.
Вскоре колесо на ведьмину кибитку было надето, закреплено, и вся процессия вновь собралась в путь. Движение по дороге продолжилось. Фургончик снова начал тихо поскрипывать в такт неторопливому цоканью лошадиных копыт. Где-то во главе колонны таких же кибиток звучно прокричал чей-то голос, где-то сзади заплакал ребенок. Коготь нетерпеливо фыркнул – общество собратьев ему претило, и он хотел поскорее оказаться на пустой дороге.
Уже начало смеркаться, и люди из каравана зажгли огонь. А если точнее – огни. Фонари, можно было подумать, были повсюду: и на крышах фургончиков, и на передках, и на запятках, даже с конских оглобель свисали. Пешие несли факелы, дети жгли лучины. Мертингеру показалось, что вся процессия стала напоминать яркий костер с наброшенным на него дырявым плащом, который не в силах его потушить, но не может и сам воспламениться. А из прорех наружу льется желтый свет. В подступающей ночной тьме мало что можно было разглядеть, лишь какие-то отрывки, подсвеченные огнем. В едущем перед кибиткой Карэма фургончике с плоской крышей была открыта задняя дверка, и там, под нависающий фонарем, сидела молодая женщина, штопающая кафтан... нет, – Мертингер пригляделся – сразу три кафтана: один большой, мужской, и два маленьких. И то, как именно она латала одежду, не могло не вызвать удивления. Женщина лишь придерживала заплаты, а три иглы сами собой, без какой бы то ни было помощи, делали свое дело, впиваясь острыми носами в грубую ткань.
Подле обочины мельтешили дети. Они веселились и играли в какую-то свою игру, бегая меж деревьев и перебрасывая друг другу огненно-красные угольки. Немного в стороне от кибитки Карэма вышагивал птицелов в плаще из разномастных перьев: от лебединых до вороньих. На ремнях через плечи у него висели клетки с зябликами и маленькими желтыми флави, похожими на канареек. Птички наперебой что-то пели, а человек им отвечал. Никто не обращал на него внимания, привычно считая его безумцем или то, что он понимает птичий язык и может на нем говорить, – вполне обыденным делом.
– Чинк вьюк-вьюк лилик ми уиии... – прозвучала трель какого-то зяблика.
– Бьюз кик л’ьари ми криии... Пики-уик ки ли уиии, – ответил человек.
Птицы все, как одна, залились веселым свистом и щебетом, точно расхохотались.
Дорога теперь была свободна, ведь кибитки двигались по одной в ряд, но Мертингер отчего-то не спешил покидать караван. То ли он хотел поговорить с кажущимся столь умным стариком, то ли просто не желал вновь оставаться один. Странное новое чувство поселилось в нем вдруг. Что это с ним?! Ведь раньше одиночество всегда было его верным спутником.
Некоторое время они ехали молча. Вопреки ожиданиям Карэма, супруга его так и не появилась из фургона с очередной сковородой в руках.
– Вы говорили о моем коне, – вспомнил замешательство старика Мертингер. – Он вам кого-то напомнил, так?
– Ну, почему сразу так и напомнил? – вопросом на вопрос ответил Карэм. – Мы, ар-ка, многое знаем о лошадях. Да и кто лучше нас знает-то?
– Ар-ка? – удивился эльф. – Я никогда не слышал...
– О нашем народе? Так и народ-то маленький, не чета другим. – Человек улыбнулся. – Крепостей не строим, войн не ведем. Кто ж помнить-то будет? Странный ты человек, нас ведь еще цыганами кличут. Как, не слыхал? – с надеждой в голосе спросил старик.
– Нет, – честно признался Мертингер.
– Эх, короткая у людей память, – посетовал Карэм, – ничего не помнят. Впрочем, и эльфы ничем не лучше. – Хитрый блеск в глазах старика, сопутствующий сказанному, тут же заставил Мертингера вздрогнуть и вновь вспомнить свои ощущения об обмане.
Мертингер пристально, с нескрываемым подозрением посмотрел в карие глаза странного человека. Сколько еще раз он будет недооценивать этих людей? Эльф не смог себе ответить.
– Как? Откуда ты знаешь? – Рука в черной перчатке сама потянулась к мечу.
– Эй-эй! Потише! Я человек мирный, никому плохого не делаю. Чего распалился-то? – Старик глядел с опаской. – Прав, стало быть, я оказался. Что ж, поделом мне, болтуну старому, убей, и дело с концом, никто ничего не узнает.
Мертингер молчал, не зная, что ответить. Убивать безоружного старика он даже не думал, хватит уже – на этом мече и так немало невинной крови. И что это за странная мысль убить его?
– Только правда-то, она завсегда лучше неправды будет, – затараторил Карэм, заметив, что меч эльфа не собирается покидать ножен. – Вот и тебе, кто бы ты ни был, разве родное имя не ближе прозвища дурацкого, маски безликой? Али неправ я?
– Прав, – согласился голубоглазый эльф. – Мое имя – последнее, с чем я расстанусь. Меня зовут Мертингер, сын Неалиса.
– Ну, вот и отлично, – обрадовался старик, – ну вот и познакомились! Через полчаса табор наш остановку сделает, будем жечь костры и готовить ужин, так что позволь и тебя пригласить к нашему котлу, дорогой Мертингер.
– Не откажусь, – пробормотал эльф, – хочу о многом тебя расспросить, Карэм.
– А вот это по-нашему! – искренне обрадовался старик. – Поговорить, это я большой любитель, хоть у Схары моей спроси, хоть еще у кого! Первый рассказчик в таборе, чтоб мне вечно скитаться!
И Карэм, сын Марлена, звонко щелкнул кнутом, подгоняя лошадей.
* * *
Смотреть на резвящиеся языки пламени было хорошо и спокойно. В отблесках танцующего огня как будто сгорало все: и любовь, и ненависть, и прочая суета. Оставался только покой, столь необходимый ему сейчас.
Эльф сидел лицом к костру, не отрывая застывшего взгляда от пожирающего хворост пламени, над которым весело булькала вода в подвешенном котелке. Время от времени старый Карэм что-то подбрасывал в котел, ворошил длинной палкой искрящийся от прикосновения хворост и говорил, говорил. А эльф просто сидел рядом и слушал. Над ними черной тенью нависала кибитка старика; лошади были выпряжены и паслись неподалеку.
