— Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе ни воображали.
Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.
Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.
— Как мой мальчик, Оливия? — с тревогой спросила она. — Как Оззи?
Я прижала сверток к груди и сглотнула:
— Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?
— Новая оболочка. А еще, — она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, — пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.
Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.
— Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения — вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.
Все это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.
Ифритка ответила после паузы.
— Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.
— Могу лишь повторить, что мне очень-очень…
Она жестом остановила меня.
— Но еще могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал, — не постарался всеми силами помочь любимой девушке — я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я — за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет — неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде — и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.
— Вы еще долго? — каркнула мадам Лилит, не поднимая головы от бумаг, которые якобы перебирала, но я чувствовала, что все ее внимание сосредоточено на нас, а эта расслабленность — лишь для вида.
На лице ифритки промелькнуло раздражение, но тотчас изгладилось, когда она продолжила:
— Я считала тебя неподходящей партией для Озриэля, еще когда принимала за простую цветочницу, и не слишком изменила мнение, узнав, что ты дочь Бессердечного Короля, поэтому не стану притворяться, что одобряю выбор внука, — она накрыла мою руку своей, испещренной веревками вен, — но я его принимаю. Придется смириться с тем, что не увижу рядом с ним простую скромную ифритку королевских кровей. Похоже, в тебе действительно что-то есть, раз Оззи так рисковал. В мире нет ничего более твердого и вместе с тем более хрупкого, чем сердце. Свое он вручил тебе, береги его, Оливия. — Она напоследок сжала мои пальцы и подмигнула. — Кстати, в свертке есть кое-что и для тебя.
В этот момент терпение мадам Лилит иссякло, о чем она не преминула сообщить. Ифритка отвернулась, подошла к столу и уперлась в него кулаками, буквально нависая над первым советником.
— Предупреждаю: плохая память — не лучший союзник. Не советую забывать про вторую часть уговора.
Мадам Лилит холодно посмотрела на нее.
— Я никогда не забываю про заключенные сделки…
Правильно, вы их просто нарушаете.
— …но раз вы затронули эту тему, тоже воспользуюсь случаем и напомню: если, начиная с завтрашнего дня, хоть один ифрит появится на территории Затерянного королевства…
— Не появится, — перебила госпожа Остиопатра, — я ручаюсь и лично за этим прослежу, как и за переводом моего внука в другую Академию.
Первый советник иронически улыбнулась и вернулась к бумагам, не посчитав нужным даже попрощаться.
Через минуту только гора сундуков и пергаментный сверток указывали на то, что давешняя сцена мне не привиделась. Когда звук шагов в зеркале стих, мадам Лилит перестала притворяться, что изучает документы, резким взмахом запечатала зеркало и пробормотала сквозь зубы что-то про «скользких экономных ифритов». Потом откинулась на спинку кресла и одарила меня не слишком приветливым взглядом.
— Ну что, довольна?
— Счастлива, — подтвердила я, — но вы не имеете к этому никакого отношения. Если бы не госпожа Остиопатра, вы бы без малейшего зазрения совести обрекли Озриэля на мучительную смерть.
— Осторожнее, Ливи, — вкрадчиво сказала она, подаваясь вперед, — я все еще могу это сделать.
Я хотела возразить, что ее угроза мало согласуется с обещанием, данным ифритке, и вряд ли мадам Лилит захочет навлечь на себя ее гнев, но рассудила, что не стоит испытывать судьбу, и промолчала. Спасти Озриэля намного важнее сиюминутного желания щелкнуть первого советника по носу. Поэтому я просто спросила:
— Вы сегодня отпустите его?
— Такого уговора не было, — отрезала она. — Бабулю я сразу предупредила: пусть бушует, сколько влезет, но он получит свободу не раньше, чем закончится праздник. Мне не нужны сюрпризы от кучки студентов, которые могут поставить под угрозу дело моей жизни. Еще в свой первый день в Академии, снимая гигантского слизняка с люстры в обеденном зале, я усвоила раз и навсегда: никогда не знаешь, что взбредет вам в голову.
По челу первого советника скользнула тень неудовольствия, к которой было примешано что-то еще. В этом «чем-то еще» я не без труда узнала неуверенность — эмоцию, столь редко посещающую ее, а потому со скрежетом поддающуюся опознанию. Я поняла, что госпожа Остиопатра одна из тех немногих, кто заставляет мадам Лилит чувствовать себя неуютно, и это ей чертовски не нравится.
— Значит, после праздника, когда все ваши аппетиты будут удовлетворены, Озриэля отпустят?
— Да, — нехотя признала мадам Лилит, но упоминание о грядущем повышении из первого советника в королевы явно улучшило ее настроение. — Правда о твоем освобождении речи не шло, — сладко добавила она, поерзала в кресле и сложила ручки под грудью. Заметив, как я нервно покосилась на песочные часы, великодушно махнула рукой. — Можешь идти. Будет печально, если ифрит рассыплется, так и не дождавшись запасной шкуры.
Я не стала задерживаться, чтобы придумать колкость в ответ, и поспешила к двери.
— Ах да, Ливи, чуть не забыла за всеми этими хлопотами. Оно пришло сегодня утром. — Первый советник зашарила по столу в притворном смятении, приговаривая: — Где-то здесь… я точно помню, что положила сюда. Нет, должно быть все-таки автоматически переложила к остальной корреспонденции. Ах, да вот же оно!
Естественно, нужный конверт лежал на самом виду.
— Мне очень жаль, — сказала мадам Лилит, протягивая его и даже не пытаясь скрыть злорадство.
Я взяла распечатанное письмо, пробежала его глазами и спокойно вернула:
— Мне тоже.
Даже мелькнувшее в ее глазах разочарование не послужило утешением, но я не доставлю ей такого удовольствия, не выдам своего отчаяния.
Покрепче прижав сверток к груди, я вышла за дверь. Обратно возвращалась почти бегом, подгоняя стражника — отчасти, чтобы Озриэлю не пришлось мучиться ни одной лишней секунды, отчасти, чтобы не думать о содержимом письма. В нем господин Мартинчик сообщал, что, к его глубочайшему сожалению, их опередили. Последний экземпляр магических щипцов был днем ранее выкуплен коллекционером, пожелавшим остаться неизвестным, поэтому он ничем не может помочь.
ГЛАВА 9,
в которой много плачут, смеются и мерцают
У спуска в темницу нас перехватил Эол Свирепый, сообщив, что дальше поведет меня сам. Стражник спорить не стал: испуганно икнул, глядя на гору мышц снизу вверх, и послушно испарился.
Обычно друзья негромко переговаривались, но на этот раз голосов не было слышно. Почему они молчат? Тут послышался звук, похожий на всхлип, и снова все стихло. Я замерла, пронзенная ужасным подозрением, а потом побежала вниз, оступаясь и поскальзываясь на лестнице. Раз или два прищемила подол и услышала треск разрываемой ткани, но не остановилась, торопясь дальше. Сердце громко колотилось и чуть не выпрыгивало из груди при мысли о том, что я могла опоздать.
