А вечером начиналась вторая серия – заготовки. Надо было наносить побольше воды из колодца, подогреть ее и тщательно вымыть трехлитровые банки, в которые неугомонная бабка закатывала все, что оставалось от продажи. Здесь были и варенья, и соленья, и компоты, и даже икра какая-то овощная – ни Вадик, ни Владик такой никогда не пробовали. А потом те самые банки надлежало спустить в огроменный погреб, оборудованный под домом. Учитывая то, что площадь бабкиного дачного участка составляла аж двадцать с чем-то соток, работы всегда было до хрена.
Бабка поставила им условие: в качестве компенсации за испорченный замок и за вторжение вообще десять дней они работают у нее на огороде, а потом она выдает им по десять рублей каждому и – катитеся, шпана, колбаской либо дальше на свои юга, либо до дому, до хаты. Куда хотите, в общем. В противном случае бабка грозила посадить обоих в погреб, а потом сдать местному милиционеру. В серьезности ее намерений почему-то не сомневались ни Владик, ни Вадик: бабка, несмотря на почтенный возраст, свободно таскала от колодца по два десятилитровых ведра за раз, и к тому и весом, и ростом превосходила обоих заморышей – как Вадика, так и Владика.
Да, а десять рублей, да тем более каждому, были вполне приличными деньгами. В этой жизни. В 1985 году.
В том, что оба раздолбая каким-то таинственным образом очутились в прошлом, они уже убедились. Началось прозрение с той самой старой газеты, которую откопал Владик еще до момента бабкиного появления. Газета выглядела совсем свеженькой, вот только на ее первой странице был отпечатан тот самый замшелый год. Тогда, помнится, пацаны еще пытались смеяться над тем, что в ней было написано – антиалкогольная кампания, то-се…
Но в первый же вечер после "отработки" стало уже не смешно.
– Эй, у кого из вас глаза вострые? – спросила обоих бабка после пропалывания грядок и последующего за всем этим ужина. Кормила старуха просто, но сытно – овощами с огорода, вареной картошкой да молоком. За молоком ходила в соседнюю деревню – как оказалось, тридцать домиков этого поселения действительно были только дачным, а не жилым, поселком.
И, не дождавшись ответа, сунула газету Владику:
– На-ко, почитай!
Тот взял газету, вгляделся в первую полосу и ойкнул:
– А.. а она какая старая…
– Это какая ж она старая? – подскочила старуха, отобрала у Владика газетку, вгляделась в "шапку" и швырнула бумагу обратно Владику:
– Сегодняшняя она! Читай, говорю! А я-то думала, Нинка мне вчерашнюю подсунула! Нет, она мне все свежее оставляет!
Посмотрев на Вадика абсолютно круглыми глазами (Вадюля, если честно, никогда и ни у кого таких не видел), Владик начал чтение, запинаясь:
– 27 июля 1985 года… Торжественно открыт Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве…
Улицы и площади Москвы расцвечены сегодня солнечными красками. Столица… ой, тут написано другими цифрами… десятого… нет, двенадцатого! Всемирного фестиваля молодежи и студентов встречает гостей… – тут Владик икнул и перескочил куда-то на другой абзац, а потом с воодушевлением продолжил: – Самый большой источник опасности народов, самая большая угроза всеобщему миру – агрессивные силы капитализма… Демократическая молодежь мира… объединяется в фестивальных рядах под знаменами анти… антиим-пе-ри-а-лис-ти-ческой солидарности в поддержку сил социального и национального освобождения!
Бабка тут же отобрала у него газету и передала ее Вадику. Тот не подвел и прочитал все, на что та указала, относительно четко и даже с выражением.
А потом, когда старуха отправила их спать на чердак, сказал Владику:
– Ты все понял?
– Да понял, – отмахнулся Владик. – 1985 год, хрена ли тут понимать.
– Но как мы-то сюда попали? – не отставал Вадик. – Машины времени у нас нет!
– А черт его знает, – равнодушно ответил Владик, глаза у которого слипались. Еще бы – столько всего пережить за день, да еще физической работой – грядки полоть да воду таскать – оставшиеся полдня заниматься. – Поживем – увидим, – и немедленно заснул.
Вон про какой фестиваль говорила школьница в платочке. Точнее, как теперь выяснилось, в пионерском галстуке. Школьница просто-напросто приняла парней на иностранной машине за шпионов, приехавших сорвать их забубенный молодежный фестиваль…
За прошедшие три дня этот вопрос "Как мы сюда попали" так и не поднимался. Просто не успевал подниматься. Непривычные к физической работе пацаны падали спать сразу же, как только выпадала свободная минута. То есть сваливались они первый раз – днем, когда бабка уходила, заперев их в доме, в город на рынок (замок запасной у хозяйственной старухи, оказывается, имелся), а второй – поздно вечером, после окончания отработки. Поговорить не удавалось вообще.
Теперь бабка шарилась где-то в доме. А некогда гламурные, успешные и крутые парни на Chevrolet Corvette, то есть Вадик с Владиком, ныне одетые в старые драные треники и такие же ни разу ни гламурного вида застиранные майки бабкиного покойного мужа, стоя в позе раком, пололи грядки (которые, сволочи, не успеешь их прополоть, снова зарастали сорняками). И тут Вадик, наконец, смог поднять волновавшую его тему.
– Ты это, – тихо сказал он другану, – сматываться из этого всего как будем?
– Ну-у… – неопределенно протянул тот.
– Да ваще пипец, – в сердцах рявкнул Вадик, вытаскивая какой-то упирающийся сорнячный корешок. – Ты на себя в зеркало смотрел? У меня все болит, руки черт знает в чем, я чешусь от этой крапивы, как собака бездомная, везде волдыри! Мы тут как рабы на плантации, а начальником у нас старая карга! Тебе что, такая жизнь нравится?
Вадик, изнеженный маменькин сынок, действительно выглядел не ахти. В сравнении с ним Владик, которому все-таки пришлось испытать такое счастье, как семейная дача, смотрелся гораздо лучше. Он, по крайней мере, знал, как именно нужно поливать помидоры, да и вообще справлялся с заданиями гораздо быстрее Вадика, который большую часть времени ныл по поводу того, где у него зачесалось в очередной раз.
– Короче, как возвращаться будем? – напрямую задал Вадик самый главный вопрос. – Домой?
И чуть не рухнул на грядку, услышав ответ приятеля:
– Ты это, извини… Я здесь останусь. А ты возвращайся, я помогу, чем смогу…
– Это как?! – зашипел Вадик, забыв про все свои зудящие места.
Вместо ответа Владик улыбнулся, пошарился в карманчике замызганных треников и вытащил из него две купюры. Одна – десять рублей, красненькая, другая – пять, синенькая.
– Пятнадцать рублей, – любовно проговорил Владик. – Помнишь, ты фотоаппарат у того пацана отобрал? Ну, как только мы приехали, а? Так я его продал сегодня. Ты это, не переживай, там даже не цифровик был, старый фотоаппарат, "Зенит" называется. Но здесь он крутой очень…
