Джой покивала еще. Синти продолжил:
— Не часто, часто не получается. Я не Изменялся уже очень долгое время, а большинство из нашего народа и вовсе забыло, что способно на это. И все же это так — мы можем принимать человеческий облик и переходить через Границу в ваш мир, и по временам мы делаем это. Ты уже встречала Древнейшего прежде, Джозефина Ривера.
Сквозь деревья за его плечом Джой различала какое-то движение и зеленый простор, слышала летящую оттуда музыку Шейры. Синти продолжал:
— Во всю вашу историю между вами всегда жило несколько наших. Большинство задерживалось лишь ненадолго, на миг вашего времени, ровно настолько, чтобы их можно было заметить, не поверить в них и никогда не забыть. Но были и другие, немногочисленные… ты ведь слышала легенды о бессмертных скитальцах, известных в разных местах под разными именами во времена, превосходящие сроки человеческой жизни. То были Древнейшие, ученые, первооткрыватели, картографы вашего мира. Однако и они со временем возвращались в Шейру, как тому и быть надлежит. Ваш мир убивает нас, одних быстрее, других медленнее. И мы никогда не сможем об этом забыть.
Джой вспомнила юношу Индиго, яркого, как нож, в сумраке музыкального магазина Джона Папаса, наигрывающего первые ошеломительно радостные ноты музыки, увлекшей ее из одного мира в другой. Она пыталась набраться храбрости и спросить Синти об Индиго, но слова не шли к ней, так что она выпалила взамен:
— А когда вы… когда Древнейший меняет облик, что происходит с рогом?
— Когда мы Изменяемся, рога отделяются от нас, — ответил Синти. — Но мы всегда берем их с собой. Приходится, иначе нам не вернуться домой. А тот из Древнейших, кто не сможет вернуться в Шейру, умрет.
Джой поняла вдруг, что замерзла, что озноб колотит ее под утренним солнцем Шейры.
— А если кто-нибудь потеряет рог или даже продаст…
Черный единорог уже было стронулся с места, но теперь обернулся, чтобы взглянуть на нее. И Джой неожиданно испугалась сильнее, чем когда за ней гнались перитоны. Она отступала назад, слыша в себе его голос:
— Я не знаю, что значит продаст, Джозефина Ривера.
И он исчез, так же беззвучно, как появился, настолько стремительно, что Джой не могла бы сказать, в какую сторону он удалился. Она попыталась окликнуть его, но само это действие ощутилось как чуждое, как проявление самонадеянности. Недолго помешкав, она повернулась и пошла дальше одна. Шла она быстро и глядела прямо перед собой, пока не вышла на опушку Закатного Леса.
И здесь на залитой солнцем равнине, лишенной деревьев, но оживляемой лишь цветами, уходящими вдаль, вдаль, к зеленым, как море, холмам и синим, как море, горам за ними, Джой увидала Древнейших. Их были десятки, самых разных расцветок, не просто белых, какими Джой только и видела их на картинках, но карих, серых, как грозовая туча, черных, как Лорд Синти, темно-красных, как деревья Закатного Леса, некоторые из них отливали даже розовым золотом зари. Кто-то пасся, кто-то гонял друг дружку из никуда в упоительное никуда, самые юные, напористые, игривые, фехтовали еще не отросшими рогами; кто-то сбивался в небольшие табуны, укладывая один другому головы на спину, кто-то стоял, совершенно обособленно и недвижно — так сверкали они на равнине, наполняя и переполняя зрение Джой, и музыка их присутствия вливалась ей в сердце. Ослепленная, зачарованная, она, ни о чем не думая, пошла к ним.
Единороги не замечали ее, пока она не подошла довольно близко. Головы стали поворачиваться одна за одной, зыбь звуков потекла во все стороны. То было не встревоженное лошадиное ржание, но мягкий зов, всего о двух нотах, быстрый, похожий на птичий. Некоторые, поднимаясь на дыбы, отпрядывали от нее, однако в большинстве своем единороги стояли на месте или отступали в сторону, пропуская Джой. Впрочем, двое из них устремились прямо к ней. Таких она еще не видела: оба красные, рослые как Синти, но значительно более грузные, с толстыми мускулистыми шеями, поддерживавшими рога фута, пожалуй, в три длиной. Копыта у них были крупней, чем у прочих, хвосты и гривы гуще и жестче, и приближаясь к Джой, они издавали низкие, остерегающие звуки.
— Я Джой, — громко сказала она. — Я друг Синти — ну, то есть, я с ним знакома.
Она стояла, не двигаясь.
Красные единороги остановились на расстоянии едва ли большем длины рога. В такой близи, она ощущала исходивший от них — чего в других встреченных ею до сей поры единорогах не замечалось — сильный звериный запах, сыроватый, так пахнут в зоопарке львиные клетки. Они не произнесли ни слова, но переглянулись и снова уставились на Джой, и истекавший из горл их свирепый звук стал еще более низким. Джой произнесла:
— Я никому вреда не причиню.
Она так и не узнала, что собирались сделать эти здоровенные твари, потому что между ними внезапно протиснулась фигурка поменьше и голос Турика, сына Фириз, зазвучал в ее голове: «Ну вот, нашел наконец! Пойдем!».
Сопротивляться Турику было так же бессмысленно, как братцу Скотту; он повел ее прочь от двух красных единорогов, подпихивая, точно буксир-толкач. Единороги даже не шевельнулись, чтобы воспрепятствовать ему, однако, всякий раз, оглядываясь на них, Джой видела, что они не спускают с нее подозрительных глаз.
— Да плюнь ты на них, — сказал Турик. — Они — просто пустое место. Как и все каркаданны.
— Ну и страшилища, — сказала Джой. — Я так рада, что ты появился. Как ты их назвал?
— Каркаданны, — небрежно ответил Турик. Изогнув шею, он подтолкнул Джой плечом. И сказал: — слушай, а давай поиграем. Залезай ко мне на спину.
— Куда? — плечо Турика как раз доставало до плеча Джой.
— Я слишком большая, — сказала она. — Да и ноги у меня длинноваты, тебе будет тяжело…
— Залезай, — нетерпеливо повторил Турик. — Прижми ноги к моим бокам, держись покрепче и ни о чем не тревожься. Давай, я хочу показать тебя друзьям!
Джой легонько сглотнула, набрала в грудь побольше воздуха и неловко взгромоздилась на спину Турика, оказавшуюся шире, чем она полагала, и гораздо крепче. Она легла ему на шею и с изумлением ощутила как та вздулась от мощи, когда единорожик подогнул тонкие ноги и рванул с места вперед. Со вторым скачком он перешел на полный галоп, и Джой с ужасом поняла, что сейчас он непременно налетит на какого-нибудь из других, столь мирно пасущихся на его пути единорогов. Но те по большей части грациозно отскакивали, даже не поднимая голов, а несколько единорогов помоложе, поднялись на дыбы, заржали, пронзительно принимая его вызов, и понеслись за ним. Яркое поле звенело и мерцало под их копытами.
