— Ты просто радуешься, что тебе не нужно надевать платье, — фыркнула Марселин.
— Я безумно этому рада! — поддакнула Диона. — В доспехах намного удобнее.
— Погоди, — Пайпер замешкалась, — вот это — доспехи?
— Ага. Гилберт называет их праздничными, а Энцелад — идиотскими.
Диона расправила руки и медленно повернулась, позволяя Пайпер рассмотреть каждую деталь её доспехов. Себе сальватор призналась: ничего общего доспехи Дионы с теми, что она представляла, не имели.
Доспехи состояли из двух частей — белой нижней и коричневой верхней, имеющей множество пластин и ремешков, о назначении которых Пайпер и не догадывалась. Пластины были на груди, плечах, охватывали шею и руки, бёдра и голени и формировали верхнюю часть высоких сапог. Ремешки держали пластины на груди, бёдрах и ногах, и их бронзовые пряжки сверкали в свете ламп. К поясу был прикреплены ножны, и Диона, словно прочитав мысли Пайпер, вынула из них свой меч.
— На балу разрешены только мечи, — со вздохом, полным разочарования, объяснила Диона. — Да и то лишь те, что будут покрыты специальными печатями: мол, этот меч не поднят на того, у кого добрые намерения, он не ранит, пока в этом не будет необходимости и тому подобное… Конечно, — она оживилась, — мои лук и стрелы будут там, но за специальным барьером. Их вернут мне в случае опасности, но, надеюсь, никакой опасности не будет.
— Я даже не знаю, что более странно: оружие, находящееся за специальным барьером, или факт наличия у вас… праздничных доспехов.
— Это обычные доспехи, — громко зашептала Марселин, — просто кажутся чуть красивее и праздничнее.
— А, то есть, это как с моими туфлями?
— А что с твоими туфлями? — спросила Диона.
— Боги милостивые, — со вздохом вселенского мученика произнёс Энцелад, застыв на пороге.
Гилберт говорил, что они встречаются в гостиной, но Пайпер решительно не понимала, почему именно здесь. Она надеялась, что ждущая их Диона всё объяснит, но та умудрилась отвлечь девушку своими доспехами, замаскированными под более красивый вариант, а Марселин ей в этом помогала, напоминая о частоте применения магии. И хотя только появившийся Энцелад выглядел не слишком дружелюбно и вполне мог убить кого-нибудь взглядом, Пайпер всё же решила попытать счастья:
— Почему мы собираемся именно здесь?
— Гилберт просто ляпнул первое место, которое пришло ему на ум, — совершенно искренне ответил Энцелад. — Кстати, Марселин, Шерая уже давно вернулась. Ты должна торопиться.
— Боги, — пробормотала Марселин, приложив ладонь ко лбу. — Я едва не забыла об этом! Пайпер, если бы не ты со своими туфлями!..
Марселин, наградив её злобным взглядом, отвернулась и подняла руку. Внутри Пайпер что-то зашевелилось в ответ на действия девушки: магия поднялась со дна, на котором затихла после вчерашнего дня, и принялась накатывать беспокойными волнами. Магия требовала, чтобы Пайпер выпустила её, и не важно, будет ли она повторять вслед за Марселин или придумает что-то своё. Магия устала, хотя с момента затишья прошло всего ничего.
— Я побежала, — бросила Марселин через плечо, когда перед ней из расплывчатого пятна стали прорисовываться очертания портала. — Встретимся на балу!
Не успела Пайпер и шагу сделать, как Марселин прыгнула в портал, словно и не была на каблуках, и не захлопнула его перед собой.
— Челюсть подними, — спустя несколько секунд тишины сказал Энцелад.
— Почему мы не пошли за ней? — недоумённо спросила Пайпер, вскинув руки. — Что это вообще значит?
— Мы пойдём с Шераей, — ответила Диона, но Пайпер, едва только девушка проговорила имя мага, выпалила:
— А с ней почему нельзя было?
— Потому что она — последняя из магов, кто не оставил след своей магии на барьере, — цедя каждое слово, ответил Энцелад. — Каждый маг, пребывающий на бал, обязан дать защитному барьеру изучить себя и поставить магическую метку, благодаря которой, в случае незаконного применения магии, будет ясно, кто это сделал.
— Иными словами, магия на балу дозирована?
— В каком-то смысле, — хмыкнула Диона. — Магию нельзя применить во вред кому-то, для того, чтобы изучить другого и всякое подобное. В общем, никаких сложных заклинаний, заклятий, проклятий и прочего. Только безобидные фокусы вроде иллюзий, искрящихся фейерверков и быстрых перемещений. Одним словом — скукота.
— А к чарам это относится?
— В меньшей степени, — ответил Энцелад, опережая сестру. — У чар больше безобидных сторон, чем у магии.
— Ну ты и пошутил, — цокнула Диона, закатывая глаза. — Я даже забыла посмеяться.
— Долго ты ещё будешь паясничать? — дрогнувшим от злости голосом спросил Энцелад. — Мы не на отдыхе, если ты забыла.
Диона передразнила его, и Пайпер едва сдержала рвущийся наружу смех. Несмотря на то, что она до сих пор знала о бале слишком мало, чрезмерная серьёзность Энцелада казалась неуместной. В конце концов, это бал. Что страшного там может случится? Данталион выкинет что-нибудь, что не понравится королеве Ариадне, и та запустит в него туфлю? Впрочем, если Данталион и в сторону Пайпер отпустит какую-нибудь шутку, она будет готова пожертвовать своими удобными балетками.
Эрнандесы продолжали спорить, — так, словно это было вполне нормально, — но с каждой минутой Пайпер видела, что настроение Энцелада меняется. Он всё ещё недовольно кривил губы и на передразнивания Дионы отвечал укором, но делал это с явной неохотой. Пайпер не знала, в чём тут дело, в привычном для Энцелада порядке или желании не падать в грязь лицом перед сальватором, да и узнавать не спешила. Уж лучше голоса Эрнандесов, громко звучащие и вынуждающие Пайпер прислушиваться к ним, чем чужие голоса, поселившиеся где-то в глубине.
«У тебя есть, что сказать мне? — мысленно обратилась она к Лерайе. Пайпер расположилась на диване, упёрла локти в колени и положила подбородок на сплетённые пальцы. Без конца двигающаяся из стороны в сторону Диона, словно она до сих пор показывала сальватору доспехи, продолжала поддевать брата, а Пайпер предприняла ещё одну попытку: — Неужели ты никогда с таким не сталкивалась?»
Вероятнее всего, Лерайе сталкивалась только с надоедливыми любителями поговорить и научилась их игнорировать — иначе как объяснить её бесконечное молчание?
«Ну и пожалуйста, — сжав кулаки и гордо выпрямив спину, подумала девушка. — Молчи, сколько хочешь. Мне всё равно».
Разумеется, ей было не всё равно. Но она злилась, причём так сильно, что хотела вцепиться во что-нибудь и безнадёжно это испортить, лишь бы хоть немного выпустить пар. Гилберт вряд ли одобрит уничтожение диванных подушек, как и любой другой вещи, и Пайпер пришлось сжать зубы и приказать себе успокоиться. Это было крайне трудно, потому что каждая секунда приближала её к балу, который никак не мог поспособствовать спокойствию и умиротворению.
С другой же стороны, Пайпер не будет на балу совсем одна. Сомневаться в том, что дядю Джона попытаются привлечь не к одному разговору, и не приходилось, но с Эйсом и Гилбертом должно быть попроще — великан ведь обещал, что будет рядом. Он, в отличие от дяди Джона, был настоящим королём и наверняка имел больше влияния, чем показывал. Если Шерая не будет нависать над ним и следить за каждым его шагом, у Гилберта и Пайпер может выйти вполне приятный и непринуждённый разговор. Разумеется, за Эйсом придётся приглядывать, но Пайпер была даже рада этому.
— Послушай, — Диона остановилась перед нею, уперев руки в бока, — если ты весь вечер будешь такой хмурой, королеве это не понравится.
— Королева же не сюрприз-вечеринку для меня устраивает, — огрызнулась в ответ Пайпер, поднимая глаза на девушку. — Не уверена, что именно я должна сиять от счастья.
— Ты права, — согласилась Диона, — но ты забываешь о первом правиле светских мероприятий.
— Никогда не показывай, что ты чувствуешь на самом деле, — неожиданно отозвался Энцелад, подходя ближе. Диона была явно недовольна тем, что он перехватил инициативу, и толкнула его в плечо, но рыцарь, будто не замечая этого, продолжил: — Можешь не верить, но это правда. Не показывай своих чувств, если тебе что-то не нравится, и особенно не показывай их, если тебе что-то нравится. Заставляй людей самих думать о том, что значат твои слова и действия, и не давай им однозначных ответов. Потом, когда они ошибутся, это будет только их вина.
