– Саэгран Маэ!
Тот едва заметным жестом руки дал воинам понять, что церемонии ему ни к чему.
– Ал Неллике не командует больше в Теале, – не задерживая взгляд на маркизе и словно ни к кому конкретно не обращаясь, продолжил незнакомец. – Милорд Найллё поручил мне навести здесь порядок и призвать к ответу своих отбившихся от стаи птиц…
– Но позвольте…
– Не позволю, – оборвал Сегренальда похожий на мертвеца эльф. – Пора заканчивать здесь. Ал Мекке!
– Да, мой саэгран.
– Время дорого. Возьмите этого человека под стражу – позже у нас найдется время допросить его о связях с низложенным и обвиненным в измене Дому саэграном Неллике. Остальных убейте, и выдвигаемся. Нужно успеть поймать этого мятежника Танкреда.
Выполняя приказ, страж занес меч над головой первой жертвы, головой испуганного семилетнего ребенка. Женщина и дети закричали от ужаса. Слишком поздно осознав, что происходит, Сегренальд схватился за собственный меч, но двое воинов в плащах цвета чертополоха быстро выбили у него оружие, заломили за спину руки и заставили опуститься на колени. Маркиз отчаянно пытался вырваться, но тем самым лишь причинял себе лишнюю боль. Луазар не мог спокойно ждать, пока эльфы начнут убивать детей, но еще больше его терзало другое чувство – страх за беременную жену, которую он бросил в карете на соседней улице. Краем зрения он увидел, как один из пурпурных плащей направился в ту самую сторону…
– Аааа! Скорее! Бегите! Все бегите отсюда! – закричал он что было сил, выкручивая себе руки.
Она должна была услышать его голос и все понять. С ней остался Джим – он точно не подведет, Луиза еще успеет спастись!
Должно быть, покровитель берсеркеров Хранн в этот самый миг снизошел на Сегренальда, а может, это страх за жену и нерожденного ребенка придал ему сил. Маркиз рванулся всем телом, и один из державших Луазара эльфов вдруг потерял равновесие и отлетел назад. Падая, он ударился головой о камень и замер без движения. Другой воин – тот самый страж, что говорил с женщиной, – тоже отступил на шаг. Не желая испытывать судьбу, он сделал быстрый выпад мечом, намереваясь удержать маркиза на расстоянии. Но тот, словно обезумев, рванулся вперед, и лезвие клинка само вошло ему в грудь. И даже это не остановило безумца – орущий от боли человек еще попытался свернуть эльфу шею, мертвой хваткой вцепившись в голову в шлеме.
Они оба упали на мостовую и еще некоторое время боролись, пока силы окончательно не покинули Сегренальда. Наконец, тело обмякло, и все закончилось. На ноги поднялся только один из противников – и это был вовсе не маркиз Луазар.
Саэгран Маэ подошел ближе и одобряюще кивнул своему стражу. Он ни на секунду не сомневался в исходе этого «поединка»:
– Неплохо, Мекке. Но в следующий раз бей чуть выше – твой удар оказался слишком щадящим. Поднимите ала Найре, – он указал на все еще лежавшего на мостовой без сознания эльфа, – и выступаем. Остальным отрядам – пусть идут следом и вычищают город от тех, кто будет мешаться под ногами. Тут вроде все.
Пурпурный Парус был, как всегда, прав – в этом переулке у воителей Черного Лебедя больше дел не осталось. Пятеро иссеченных мечами тел цыганских детей и одна обезглавленная женщина остались лежать у серой стены невзрачного теальского дома – всего этого истекающий кровью Сегренальд Луазар, к счастью для себя, уже не увидел. Зато услышал звонкий щелчок хлыста и скрип колес пронесшейся неподалеку кареты. Улыбнувшись, маркиз закрыл глаза.
* * *
Над Теалом расправляло крылья холодное утро. Еще не так давно царивший на улицах мрак отступал, забивался в щели и таял на озаренной солнцем черепице. И все же в городе еще оставались места, где сгустки тьмы могли укрыться и в бессильной злобе взирать на происходящее.
Высокая башня ратуши, в глубине которой скрывался старый часовой механизм, оставалась одним из таких прибежищ. Если бы господин Перкинс, городской часовых дел мастер, в столь ранний час вдруг оказался бы у себя на рабочем месте в комнатушке за большим циферблатом с вечно бегущими по кругу стрелками, да еще бы и присмотрелся как следует к стрельчатому окну, то был бы весьма озадачен тем, что самая обыкновенная забившаяся в оконный проем чернильная мгла, оказывается, может шевелиться, колыхаться в виде подернутой дымки и даже менять очертания. Впрочем, господину городскому часовщику уже не суждено было удивляться – в это самое время его бездыханный труп вместе с другими жертвами беспорядков лежал где-то между переулком Старого Бона и улицей Седьмого Сына, что вызывало большие сомнения в том, что он теперь вообще когда-нибудь здесь появится.
А между тем сгусток мрака в углу одинокого окна встрепенулся, взъерошился торчащими во все стороны перьями и пухом и превратился в птицу. Пернатый гость мог похвастаться сотканным из ночной тьмы оперением, антрацитовым клювом и полным равнодушия взглядом чернильных зрачков, в которых еще какое-то время отражалась уходящая вдаль черная дорога. Птица несколько раз моргнула, расправила крылья и огляделась. Под мерный стук часовых механизмов ворона прошествовала по подоконнику, недолго думая подцепила клювом засов на ставнях и уверенным движением отодвинула его в сторону. После чего распахнула окно и, оглашая воздух пронзительным карканьем, вылетела на рыночную площадь.
Черная птица поднялась в утреннее небо и окинула внимательным взором лежащую внизу панораму города, высматривая добычу. Там, среди серых домов, покрытых столь же невзрачной черепицей, копошились создания, хорошо знакомые крылатому гостю. Люди… Ворона прекрасно знала их быт, характеры, реакции и повадки. Настолько хорошо, будто ей довелось провести среди не умеющих летать двуногих большую часть жизни. Возможно, так оно и было – птица совершенно не помнила своего прошлого, в той части памяти у нее зияла пугающая, наполненная до самых краев страданием и болью пропасть, куда совсем не хотелось заглядывать. Куда ей запретили смотреть. Лишь в одном птица ни на секунду не сомневалась – в том, что ее душа жила раньше не в вороньем теле, частично, по крайней мере, и засунули ее в Черного Проводника только лишь потому, что живым не место в тех мрачных просторах, откуда она пришла. Как и потому, что оттуда никого просто так не отпускают, даже на время. В мире живых у нее была конкретная, вырезанная в сознании единственной мыслью цель. Задача. Приказ. Мрачная воля того, кому она нынче принадлежит целиком и полностью и кому невозможно не подчиниться.
Присмотревшись, птица увидела, что люди – не единственные, кто суетится внизу. Были и другие, совсем не знакомые ей создания. Чужаки. И пусть они тоже ходили на двух ногах и общались друг с другом при помощи членораздельной речи, ворону не обманешь: их души, которые она видела насквозь, были совсем не такими, как у людей. Словно два хрустальных вазона, поставленные рядом, не просто созданные разными по уровню мастерами, но при всей своей внешней якобы схожести отличающиеся настолько, что один разобьется вдребезги, если его уронишь на пол, а на другом, даже если ударить по нему боевым молотом, не останется ни царапины.
