— Обиделся. Именно сейчас я дурак, да? Взял — и унизил тебя, Ведь тебя и переводить не надо… Тогда давай играть в другое. Я — это вроде бы и не я, а только играю самого себя. А ты — это не пёс Ниро, я человек, который притворяется собакой. Я буду притворяться, что не знаю про человека, а ты будешь ругать меня за плохую игру.
Кажется, псу было не до хитроумных интриг человеческого ума, пусть они и принадлежали его хозяину. Ниро рвался побегать, обнюхать всё интересное для собачьего носа. Именно поэтому он снова натянул поводок, повернул жёсткую башку и клацнул клыками по ремню… Вадим, ошеломлённый, подобрал остатки поводка, хотел было посмотреть обгрызенные концы, но Ниро уже устремился вперёд, и пришлось торопиться за ним.
Ниро сбегать не собирался. Ему нужна была свобода передвижения. Вадим вскоре понял его стремление и перестал беспокоиться.
Они встретились с парочкой котов, которые самозабвенно орали друг на друга, а при виде Ниро в едином порыве вздыбились на него. Затем встретились с бездомной или дворовой собачонкой, к которой Ниро подбежал поздороваться. Собачонка взглянула на пришельца и словно светская дама в полуобморочном состоянии, осела на асфальт с легко переводимым на человеческий язык, томно-растерянным: "Ой…" Вот так, сверху вниз, не встречая сопротивления, Ниро с удовольствием обнюхал испуганную дворняжку и помчался дальше. Из этих двух встреч Вадим сделал два вывода. Во-первых, Ниро зря гавкать и обижать малых мира сего не будет. Во-вторых, всем своим поведением пёс показывает, что город — или хотя бы этот район — ему неизвестен. Со вторым, конечно, можно бы и поспорить. Разве не мнит себя любая собака изо дня в день первооткрывателем на давно освоенной территории? А и что такое город, как не постоянно меняющееся со временем пространство?.. В какой-то момент Вадим даже остро позавидовал Ниро, который с удовольствием собирал информацию: "Мне б такой носище…"
Между тем пёс унюхал что-то интересное с продолжением. Не поднимая морды от земли и лишь разок оглянувшись — мол, успеваешь ли, хозяин? — Ниро сначала потрусил, а потом ринулся по ведущему его запаху. Вадим бежал за ним с небольшим опозданием и радовался забытому с детства впечатлению от бега. Многолетняя преграда в виде быстро растущей близорукости отошла в небытие, и сразу явилось столько возможностей! Бегом-то ему запрещали заниматься, а теперь…
Камень в висок!..
Вадим споткнулся. Инерцией внезапно сбитого движения его швырнуло на землю и по земле. Тяжело и неумело он попытался остановиться и смягчить падение. Наконец замер, лёжа на животе, рассечёнными ладонями упираясь в асфальт и в него же — последнее не сразу дошло — непрерывно воя. Горячая от его дыхания колючая пыль обдавала лицо, а он выл в голос, потому что тот камень, которым, как ему показалось, его ударили, пробил голову и рос среди раздавленных мозгов. Кости черепа превратились во взволнованное желе, между ними выпирали из орбит вспухшие от боли глаза. И где-то там, на границах последнего осознания реальности, очень маленький Вадим боялся, что они, глаза, вот-вот лопнут…
… Смотри и запоминай!
Вот этот — ты был такой: короткие волосы, упрямый рот, глаза — счастливые, на левой скуле — родинка-отметинка; вон какие мускулы — любое оружие держат; одежду узнаёшь? — твой любимый серый цвет, и главное в ней — свобода.
А это твой враг. Он всё время в чёрном. Узнаёшь? Но он не настоящий враг. Настоящий за его спиной стоит. Твой-то, в чёрном, только сосуд, а наполняет его тот, кто норовит всё чужими руками…
Вспомнил? Ну, вот, этого-то главного кто-то опять выпустил, и тебе снова придётся наводить в городе порядок. Дальше соображай сам. Главные вехи твоей памяти установлены, остальное потихоньку припомнишь, всё найдёшь, всё сделаешь. Не забудь: три дня тебе сроку! Не управишься — главный из твоего города пустыню сотворит, и тебе, Стражу этих мест, не людей охранять придётся, а стены рушенные!
Память у тебя, что ли, атрофировалась? Сколько в тебя ни вкладываю — всё зря! Эй, просыпайся! Вспоминай!.. Только раз тебе дано разбудить свою память!
Ничего не понимаю… Попробовать ещё разок?
… От нового удара внутри головы Вадим дёрнулся и обмяк.
Слабенький голос в умирающем пространстве сознания вяло выговорил: "Это не я… Это не моя память… Не надо мне чужого…" А самоуверенный голос грозой и ливнем смёл все его потуги на возражения: "Твоё-твоё, Страж! Вставай и действуй. Теперь ты знаешь всё!"
Ниро, пережидавший припадок человека чуть поодаль, подошёл ближе, обнюхал неподвижную голову Вадима и прилёг рядом охранять хозяина.
6.
Сначала он выплывал из небытия, как из цепкого глубокого сна. Его медленно несло по тёмной норе, населённой туманными призраками. С некоторыми он говорил о чём-то, некоторые перешёптывались между собой, а он слушал и тут же забывал и сказанное ими, и их самих. И чем ближе к выходу из норы, тем отчётливее понимал, что либо спит, либо…
Сознание прояснялось, и одновременно сон становился светлее, но внешний мир был настроен к Вадиму не слишком благожелательно. Он почувствовал это отношение, когда странные колокола стали раскачиваться и бить в его уши бухающим грохотом, сочно пропитанным злобой и страхом.
Точно отодвигая от себя дорогу, Вадим упирался перед собой и ставил перед собой ладони всё ближе и ближе к себе, пока не сел — боком и неудобно, но сел.
Не колокола — рычал Ниро. Он буквально закатывался в истерике, наводящей жуть, потому что его истерика была яростью дикого зверя, защищающего не просто родное прибежище, но и спрятанного в нём детёныша. И ярость была вызвана именно тем обстоятельством, что дикий зверь знал: с этим врагом ему не справиться. Задом к Вадиму — "Это мой детёныш!" — в полуприседе по-волчьи, хвост по асфальту, холка и плечи вздыблены, уши прижаты, Ниро раз за разом взрывался в хрипах низкого задыхающегося рычания.
Морщась от бьющих по ушам звуковых волн, с трудом заставляя отяжелевшие глаза шевелиться, Вадим медленно повёл головой и увидел, наконец, объект, на который Ниро изливал злобу.
Очень близко, метрах в трёх от вытянутой морды пса, на высоком бордюре дороги, сидел человек. Он сидел спокойно и расслабленно, как сидит очень усталый человек, радуясь найденному местечку для отдыха: ноги широко расставлены коленями вверх, в них упираются руки, сцепленные перед грудью, и чем-то, чуть не доставая до асфальта, эти руки помахивают — каким-то круглым предметом. Предмет мотается легонько, но Вадим не успевает глазами за его движением, не успевает разглядеть, что это, да и Ниро загораживает.
— Ниро.
