— Либо… — продолжил за него металлический голос бога-духа.
— Либо ты принесешь мне клятву верности. А я взамен скрою тебя от глаз остальных богов.
Он прекратил в задумчивости расхаживать вокруг замершего словно истукан бога.
Поняв, что в отвечать ему Арайдон не намерен, поспешно бросил:
— Не спеши гордо задирать подбородок. Ты уже убедился, что мой ум превосходит все другие. Мои планы идут далеко, и если ты согласишься служить мне, я очень скоро стану Первым. Я займу твой старый трон, но награжу тебя и воскрешу твое тело…
Ответом вновь послужило гробовое молчание. Мы с Лейлой стояли как мышки, боясь даже вздохнуть.
— Пропасть или служение, — вновь нарушил тишину Зуулус. — Выбирай сейчас.
На этот раз ждать долго не пришлось, Арайдон еще сильней распрямился и громко возгласил:
— Я Арайдон, творец этого мира. Я присягаю тебе Зуулус и буду служить до тех пор, пока, как обещал, не воскресишь мое истинное тело.
— Замечательно, — захлопал в ладоши эльфийский бог. — Не беспокойся ни о чем, мне не нужен слабый слуга. С помощью Чаши я наделю тебя телом… Конечно, не твоим, а другого существа.
— Но если ты заберешь Чашу, боги ее хватятся и раскусят твои планы.
— Верно, но не считай меня полоумным. Я подменю ее, а стражи возродятся сами собой…
Он посмотрел на замерших подле разговаривающих богов трех существ, будто только заметил:
— Но тут свидетели нашего разговора, мы не можем рисковать, Арайдон. Раса мираклов отличается крайней преданностью. Она не выболтнет наш секрет даже после тысячелетия пыток. В свое время мне стоило больших трудов переманить их на свою сторону… Ее можно оставить, а этих придется убить.
У темной эльфийки побледнели даже кончики ушей. Она зачастила едва не плача:
— Мой Бог, за что?! Я действовала, не отступая от твоих планов. Я заманила хексена на наш остров, заставила его поверить, что я слуга Арайдона и помогла ему завладеть Чашей!
Ее бог покачал головой:
— Все так, милое дитя, все так. Но я не могу быть уверенным, что ты сохранишь наш секрет. Ради всей расы темных эльфов тобой придется пожертвовать. Прими же смерть гордо, как и подобает выходцу великой расы.
На Эйру было жалко смотреть. В ее глазах стояли слезы, губы мелко дрожали.
— Арайдон, — вновь заговорил темный бог, — мне не хочется заставлять тебя делать это, но если я использую на этом острове божественную магию, то наш секрет станет достоянием всех богов. И тогда наши с тобой планы… Прикажи мираклу убить эльфийку и нашего «героя».
— Но хексен…
— Это приказ! — крикнул Зуулус во всю мощь божественных легких. Эхо с бешеной скоростью зачастило от стены к стене древней башни, и словно испугавшись гнева бога, мгновенно оборвалось.
— Повинуюсь, — сухо сказал Арайдон, как мне показалось со вздохом. — Лейла, убей их.
Перед тем, как зал осветила фиолетовая вспышка, я успел заметить навернувшиеся на глаза Лейлы крупные слезинки.
Я сам готов был разрыдаться. То, что происходило было невозможно, было страшным сном. Все, чем я жил, к чему стремился, весь мой мир рушился на глазах.
Меня предал мой собственный бог и… Лейла.
Лейла перекинулась в зверя, одним ударом лапы разорвала горло неуспевшей среагировать эльфийки и прыгнула на меня.
Затуманенные и почему-то мокрые глаза почти ничего не видели. Рефлекторно кувыркнулся, низом уходя из-под молниеносного удара огромных лап. Едва распрямившись, бросился по лестнице и в открытый проход наружу, побежал так, как не бегал никогда в жизни. Слышал, как Лейла позади, разбрасывая из-под когтей крошки кирпича, выбралась на поверхность и пустилась вслед за мной. Я слышал жаркое дыхание матерого зверя, еще минуту назад бывшей моей любовницы. Не замедляя бега, кувыркнулся влево, едва не врезаясь в груду камней.
Меч мгновенно оказался в руке, ударил в пустоту. То есть это было пустотой секунду назад. Удар всей отпущенной мне силы встретил слабое сопротивление плоти Лейлы. Меч вошел в грудь оборотня почти до половины клинка.
— НЕЕЕТ!!! — заорал я. Лейла была в серой шкуре. Остро отточенную сталь встретило беззащитное тело.
Она выполнила волю своего бога, всем сердцем желая убить, и тем самым исполнить приказ, но одновременно давая мне огромный шанс, сняв вместе с серебряной шкурой и всю свою защиту. Теперь она оказалась уязвимой как простая дворняга.
Нанизанное на меч тело зверя на сей раз медленно без привычной вспышки стало терять очертания, превращаясь в обнаженную хрупкую девушку. Меч впился ей в ребра, удерживая от падения на землю. Я одним движением выдернул из нее острое железо. Подхватил падающее тело, медленно положил на траву.
— Прости меня, мой повелитель, — шептала она с кровавой пеной у рта.
— Тише, девочка, ты не виновата, — ком в горле мешал говорить. — Все будет хорошо…
— Я умираю, мой повелитель… и прошу меня простить.
— Я прощаю тебя, ты не виновата, это все он…
Она слабо прижала палец к моим дрожащим губам:
— Тише, мой любимый, тише. Ради меня, ты должен жить… Брось меня…
Ее голова обвисла, и без того едва бьющееся сердце, остановилось навсегда…
Я не мог залечить эту рану. Я не мог ее спасти.
— Господи, нееет!!
Отпусти ее. Быстрее отпусти ее.
— Лейла, моя девочка, — соленая вода заливала лицо, ручьем собираясь на кончике носа, капли срывались, падая на застывшее лицо Лейлы. Я прижимал к груди окровавленное лицо возлюбленной и не мог поверить, что это не страшный сон. – Господи, если ты меня слышишь…
И словно в ответ на мой звериный стон Лейла у меня в руках вспыхнула белым пламенем. Я не успел отпрыгнуть. Нестерпимый жар ошпарил мне руки, живот и лицо.
Через секунду от Лейлы остался лишь пепел. Мои руки обратились в уголь до самых костей. Мягкие ткани превратились в черную труху, рассыпаясь на почти ослепших глазах.
Время бестолково замедлилось. Зачем? Меня ведь уже не спасти. Еще несколько бесконечно долгих ударов сердца, и я умру от болевого шока. А пока медленно падая на спину, я проклинал все и всех. Бестолковое время. Бессмысленную жизнь.
Безумный мир. Слабым утешением было лишь то, что мне не придется жить одному… без нее.
Боже, за что мне это? Зачем я вообще жил? Был ли вообще смысл?
И еще я чувствовал, как два мнимых бога наблюдают за агонией бессмертного будто бы существа со странным названием хексен.
— Будьте вы прокляты, уроды… — едва прошептали мои губы.
Кровавая пелена медленно заливает глаза. Очень скоро их вырвет из глазниц голодное воронье, а тело разорвут падальщики. Умирающий человек должен знать, что о нем будут вспоминать и непременно похоронят. Только этим мы и отличаемся от тех же животных. Боль и смертная тоска нахлынули новой волной: я умираю как бродячая собака.
