— Вот оно, — сказал Ясень. Он мечтательно улыбался. — Море Имён.
— И что мы теперь будем делать? — тихо спросил Алей.
— Как что? — удивился Ясень и запрыгал на одной ноге, стаскивая ботинок. — Искупнёмся, конечно. Погодка класс!
Какой бы полной ни была тишина этих берегов, Алей не смог не вытаращиться в изумлении.
— И ты за этим сюда шел?! — неверяще сказал он.
— Нет, — фыркнул Ясень. — Вода — она везде вода. Но над Морем светит Солнце.
Алей вспомнил, что в мире-интерфейсе нигде нет солнца. Над Старицей, над Рекой — всюду небо покрыто облаками. Небо над Морем тоже пока затягивала облачная пелена, но если Ясень был прав, то тут она могла в любой момент разойтись…
И вдруг Алей понял.
Покров тайн разошёлся перед ним, как театральный занавес, и открылась новая истина, такая же простая, как все предыдущие. Даже странно было, что он не подумал об этом прежде, что никто прежде об этом не думал.
Если весь этот мир и само Море Имён состоит из слов, понятий, знаков, определений, то Солнце над ним — тоже слово…
У Алея перехватило дыхание. Море Имён. Последнее море. Воды, над которыми носился Дух.
Слово.
— Да, — ответил Ясень совершенно спокойно. — То самое. Которое было в Начале.
Он замолчал.
Солнце Слова едва брезжило сквозь пелену облаков.
Алей почувствовал за спиной какое-то движение и обернулся.
Между могучими медными стволами сосен показались Иней и Летен. Закрыв глаза, Летен послушно шел за мальчиком по твёрдой, присыпанной иглами земле. Алей смотрел на них, не чувствуя удивления, как будто заранее знал, что так случится.
— Все, дядь Леть, — сказал Иней, когда землю под ногами сменил песок, и разулыбался, — пришли.
Летен открыл глаза.
…В этот момент облака разошлись и ослепительно брызнуло солнце.
Прикрыв глаза козырьком ладони, Летен Истин Воронов смотрел, не щурясь, на Солнце Слова.
И Солнце смотрело на него. Что-то неуловимо менялось в Летене под сияющим взглядом: как будто снимали с человеческой души тонкую блёклую защитную плёнку, кальку, открывая благородную подлинность. И само понятие Предела теряло своё значение — буквально на глазах, Алей видел это так, как будто понятие было чем-то вещественным.
Он перевёл взгляд на отца. Лицо Ясеня стало безмятежным и мечтательным. Угас в глазах рисковый лихой огонёк, сменившись другим огнём, могучим и светлым, разгладились саркастические морщинки у губ. Он стал одновременно моложе и старше, и Алей увидел, наконец, того отца, образ которого хранил в сердце десять лет. Весело и ласково глядел Ясень на сыновей, но, как и Летен, он не улыбался.
Один только Иней улыбался Солнцу Слова — лучисто и очарованно, как величайшему празднику. А себя со стороны Алей не видел.
Так они молча стояли, все четверо. Перед ними, играя бликами, простиралось Море Имён, пронизанное лучами до самого золотого дна. На берегу его стояли они и больше не были врагами, потому что под этим светом никто не мог быть врагом — ни другому, ни самому себе.
Потом Ясень позвал, наконец, купаться.
— Вася, — с укором сказал Алей. — Ты бесполезен!
Демиург расхохотался в ответ.
— Я не отрицаю, — произнёс он, присосавшись к бутылке пива. — Я признаю. Впрочем, Алик, если начистоту: я же был тебе не нужен.
— Мог бы оказать моральную поддержку, — ёрнически сказал Алей и поглядел в бутылку на просвет.
— Я оказал! — возмутился Полохов. — Я влез на табуреточку и прочитал стишок. Что ещё я мог сделать в сложившейся ситуации?
— Да, — заметил Алей сумрачно. — Я помню. Только стишка мне тогда не хватало.
Напоследок выяснилось, что во времени Вася путался намного сильнее, чем сам думал. Телефонный звонок, который, как он считал, должен был иметь место спустя неделю после ожидаемого, на самом деле случился через месяц.
Полохов сел на подоконник и опасно перегнулся из окна наружу.
— Упадёшь, — автоматически предостерёг Алей.
— Взлечу, — поправил демиург.
Алей ухмыльнулся.
При небольшом напряжении он теперь мог увидеть Васин личный интерфейс — что-то вроде небольшого лучистого облака, окутывавшего демиурга с ног до головы. Считать с него информацию у Алея не получалось — то ли закодирована она была в Васин персональный формат, то ли плотность её превосходила возможности Алеева восприятия. Васиным глазам эта сияющая дымка представала чем-то явно глубоко и специфически осмысленным, вроде программного кода. Странные манеры Полохова стали немного понятней: он постоянно следил за событиями, происходящими в его тоннеле. «Логично, — думал Алей, — что админы не сидят постоянно у Реки Имён. Река — удалённый сервер, а локальная машина всегда при админе».
— И всё-таки, Вася, — сказал он, — я не понимаю, как ты можешь отрицать тот факт, что ты ангелическая сущность.
Полохов от неожиданности выплюнул пиво и обляпался.
— С-сука! — обиженно булькнул он. — Ну почему ты такой внезапный! Я не привык. Раньше-то я тебя насквозь видел.
Алей злорадно захихикал.
— Это тебе за стишок, — пояснил он, и Вася ответил: «Ы-ы-ы!»
Алею почему-то представилось, как в лоскуты пьяный Вася летит над районом, тяжело помахивая большими белопёрыми крыльями, гнусно матерится и непристойно жестикулирует. Не удержавшись, он мысленно продемонстрировал эту картину Полохову, и Полохов минут пять ржал и плакал, стуча кулаком по столу от невыразимых чувств.
— Нет, — выдохнул он, едва просмеявшись, — нет. Ну чего ты как ребёнок. «Ангел» значит — «вестник», то есть по теперешним временам — курьер. Функционально иногда судебный пристав. А я тебе даже не эникейщик какой-нибудь, я — системный администратор! Разница колоссальная.
Алей иронично сощурился, и Вася посерьёзнел.
— Это порочная практика, — сказал он, стягивая залитую пивом майку, — искать аналогии в мировых религиях. Любая религия, сам понимаешь — тоннель. Ограниченная, несовершенная модель мира, которая изнутри воспринимается как полная и подлинная Вселенная… Аналогий вообще лучше не проводить. Лучше всего даже слов не подыскивать. Это я тебе как филолог говорю. Когда ты описываешь Реку Имён словами, ты создаёшь код физической реальности, который по определению не может выразить Реку во всей её полноте. Асимметричный дуализм языкового знака, типа того. В Клюевском понимании.
— Дао, выраженное словами? — уточнил Алей с улыбкой.
— Становится тоннелем, — кивнул Вася.
Без майки демиург выглядел плачевно. Торс у него был одутловатый, вялый и настолько бледный, словно Вася никогда в жизни не выходил под солнце.
