Потом еще десять стрел вонзились ему в грудь, в шею, а одна — прямо посреди лица. Нет, не было ни черной завесы, ни спутанных воспоминаний. Ни света.
Просто небытие.
* * *
Раджак Хассн был рожден, чтобы сражаться.
Генерал чувствовал это, когда, напрягши все мускулы, тяжелыми шагами шел вперед, держа руку на висящей на поясе увесистой палице. Он был рожден, чтобы сражаться, и интриги сенатора Адаманта ему уже порядком надоели. Бой — вот что ему было нужно. Зачем Адамант тратит столько времени на сенаторов? Он, Раджак Хассн, мог подойти к Императору и ударить его палицей в лицо. И водрузить себе на голову венец Полония: кто ему помешает?
«Нужно смотреть в будущее», — все время шептал сенатор. Куда смотреть? Для Раджака Хассна будущего не существовало. Его же нельзя потрогать, и узнать нельзя — так к чему о нем беспокоиться?
Раджак Хассн был рожден, чтобы убивать.
Выйдя из сената, он направился к своему личному оружейнику, на границе богатых и бедных кварталов. После этого генерал без свиты проехал мимо заброшенных складов нижнего города, в которых поселились тысячи варварских воинов. Он встретился с туземцами взглядом и почувствовал, как они его ненавидят.
Какой-то найан набросился на Раджака с оскорблениями. Тот спешился и подошел к нему. Вокруг собралась группка любопытных. Найан отступил назад и прыгнул на генерала.
Хассн сумел увернуться; он вытянул руку и сомкнул пальцы на горле дикаря.
«Ты разве не знаешь, кто я такой?»
Задыхающийся найан помотал головой; варвары подошли ближе.
Раджак разжал пальцы. Варвар упал на землю.
«Я убью твоего хозяина. Так ему и передай».
С этими словами он сел в седло.
Кто это был? Когда всадник уехал, никто даже не пошевелился.
Их было несколько сотен. Они легко могли его убить. Но вместо лица у Хассна было опустошенное поле брани, кошмар смерти. И от всего его существа веяло такой мощью и жестокостью, что никто даже не подумал оказать сопротивление.
И он ушел так же, как и пришел.
Генерал направился к своему оружейнику, чтобы забрать шлем, сделанный специально по его мерке: чудо из темного металла с тысячей маленьких дырочек, заканчивающееся чем-то вроде клюва. Он надел обновку и повернулся к кузнецу. «О Святое Сердце Единственного», — пробормотал тот. Раджак Хассн вышел, даже не улыбнувшись.
«Я убью твоего хозяина».
Он понял это в тот миг, как увидел Лайшама.
Этот необъяснимый трепет, который охватывает человека, узнавшего своего заклятого врага.
Сколько лет бывший наемник мечтал об этом миге.
Десять лет жизни — вот что отнял у него этот человек. Десять лет тяжелого сна в ядовитых объятиях иддрама. Когда он очнулся в потайной комнате монастыря, ему сказали, что его враг мертв. Он тогда лишь со всего размаху ударил кулаком о стену, раздробив себе фаланги.
Мертв?
У него отобрали возможность отмщения. У него отобрали смысл жизни.
Но кое-что осталось в нем неизменным, несмотря на уродства плоти. В глубине души Хассн не поверил в смерть ишвен: ведь с этим человеком его связывали тайные узы, что сильнее времени и расстояний.
И наконец сегодня утром он вновь увидел Лайшама.
И все вернулось. Его лицо.
«Я сохранил тебе жизнь. Не забывай об этом».
Да, теперь он вспомнил. «Да, ты сохранил мне жизнь. И теперь ты вернулся ко мне. Не знаю, что тебе нужно. Но я убью тебя».
Раджак Хассн был рожден, чтобы властвовать.
Когда Лайшам будет мертв, никто больше не посмеет встать у него на пути.
Весь народ падет к его ногам.
Трепеща от жестокой, дотоле неизведанной радости, Раджак Хассн почувствовал, как у него на лице расходится гнилая кожа. Он поднял забрало, почесал щеку, и в руке остался лоскуток омертвевшей ткани. Люди расступались на его пути. Генерала называли мертвым всадником. Дети начинали плакать, окна захлопывались. За ним всегда кто-то шел, кто-то показывал на Раджака пальцем. Иногда в него кидали камни. «Это генерал Хассн! Он вернулся из царства мертвых!» Но все это его нисколько не волновало.
Раджак слышал, что говорили о вожде варваров — что его невозможно победить в поединке. Исключительный воин с несгибаемым мужеством. Для некоторых — призрак. Для других — герой. Генерал перевел взгляд на высокие башни дворца. Калидан тоже был героем. И где он теперь? Наверное, его останки гниют где-нибудь в развалинах Эрикса Мертвого. Ну а призраков Раджак Хассн нисколько не боялся.
Он ведь и сам был одним из них.
* * *
Руки Императора дрожали. Все его тело дрожало. Может быть, от усталости. Или от страха.
Леонида отнесли в монастырь, где в военные времена лечили высокородных раненых. Монахини положили его на носилки, прикрыли сверху простыней и унесли в подземелья, чтобы передать в руки целительниц. Все это время он не переставал кричать. Полоний со своей свитой вернулся домой. Несколько раз монах поднимал глаза к серой громаде древнего здания. Он еще ни разу не был там с тех пор, как взошел на трон. Там жила императрица. Но для него она умерла уже двадцать лет назад.
И теперь его величество сидел в парадной столовой южного крыла, стены которой были увешаны гербами. Он обедал один. Перед ним стояли большие серебряные блюда, полные дымящейся еды, которую он отправлял в рот прямо руками, каждый раз странно прищелкивая языком. Еду Император запивал терпким темно-красным вином, разлитым по бутылкам еще во времена его детства.
Стража взирала на него с тревогой. Все беспокоились за здоровье его величества. За последние несколько месяцев государь сильно ослаб. Он часто забывал слова и, как древний старик, покачивал головой. Иногда Полоний засыпал прямо посреди собрания, на глазах у своих генералов. А теперь он дрожал в тоге, покрытой буроватыми пятнами от соусов и напитков, и обедал, а вокруг все хотели его видеть — ведь который теперь час, наверное, уже к вечеру?
— Ваше величество.
Он сделал рукой жест, означавший «оставьте меня в покое».
Он думал о смерти и видел бегущих по песку насекомых, чудовищ всех мастей со щелкающими челюстями. Вгрызался в мясо, и ему казалось, что это гниющие под солнцем трупы, а он — нечто вроде ястреба, и все вокруг дрожало, как бывает при очень сильном зное. Огромный дубовый стол засыпали вихри песка и заливали волны крови, исчезавшие как раз перед тем, как поглотить его, но он продолжал есть, кидая кости двум тощим гепардам, дремавшим у ног.
— Ваше величество!
Полоний IV подавил громкую отрыжку.
В дверном проеме стоял слуга в ливрее, тунике с гербом и кожаной куртке. Император подумал, что мог бы приказать убить этого человека. Одно только слово, и его казнят. Никаких объяснений. Слово Императора — закон.
