Пока демон отбивался от стражников, Джонни безуспешно пытался перерубить цепи, удерживающие у столба рыжую девицу лет шестнадцати — семнадцати, чертами лица очень напоминающую резко помолодевшую Ирку. Только та никогда не носила длинный и грязный балахон с многочисленными прорехами, предпочитая короткие юбки.
— Ты кто?
И голос до того знакомый, что сердце заколотилось быстро — быстро. Во что же ты вляпалась, дура рыжая?
— Кто‑кто… я ужас, летящий на крыльях ночи! — от очередного удара по толстой цепи меч обломился у самой гарды. — Китайский подсунули, твою мать!
— Джонни? — Иркины глаза широко распахнулись.
— Нет, я Карл Иероним фон Мюнхгаузен, барон на полставки при государственной Думе Российской Федерации.
— Ой, Ванечка, а меня тут сжечь хотели. Представляешь, ведьмой обозвали! — и тут же, без всякого перехода, выдала. — Ваня, я тебя люблю, и мы обязательно поженимся.
Тем временем демон покончил с последними защитниками несостоявшегося аутодафе, подошёл к столбу, и хрястнул топором по цепи — половинками разлетевшегося звена контузило кого‑то из зевак. Потом погладил не получившее ни единой щербинки лезвие, и как заправский гусар щёлкнул каблуками:
— Разрешите представиться, мадмуазель! Рикс Вован из рода благороднейших норвайских риксов! Вова я, короче говоря.
— Ой…
— Да нормально, чо! Поцелуешь спасителя? Да не меня, Ваньку целуй.
Как только молодой Оклендхайм спрыгнул с помоста и бросился спасать ведьму, а огромный варвар принялся избивать стражу, брат Гругус возмутился до глубины души. Кто посмел заступиться за преступницу, покусившуюся на святое?
— Где арбалетчики? Ой…
Настоятель подавился криком, заворожено глядя на упёршийся в печень меч, а старший Оклендхайм негромко посоветовал:
— Заткните пасть, пожалуйста.
Сидевшие по обе стороны от брата Гругуса служители Маммоны испуганно замерли. Не решаясь противоречить решительному сэру Людвигу, а самый сообразительный замахал руками, показывая стрелкам, что они неправильно поняли возглас настоятеля.
— Вы совершаете преступление, граф, — выдавил банкир.
— Я? — Оклендхайм изобразил удивление. — Наоборот, я не позволяю ему совершиться.
— В каком смысле?
— Согласно древнему закону, если найдётся кто‑то, добровольно согласившийся сочетаться браком с осуждённым на смерть, казнь отменяется. Хотите нарушить тот закон?
— В нём говорится о том, что невинная дева может спасти приговорённого…
Богато одетый горожанин с золотой цепью на шее вмешался в разговор:
— Вы ошибаетесь, брат Гругус, в законе ничего не говорится о девах, тем более невинных. Любой доброволец, и всё тут!
— Спасибо за консультацию, господин Тарбаган, — поблагодарил граф. — Но что же нам скажет настоятель ордена?
Председатель магистрата вольного города Окленда всем своим видом выразил надежду на строптивость старшего брата Ордена Маммоны. Увы, господин Микаэль немного просчитался.
— Да будет так! — выдохнул банкир. — Маммона благословляет жениха и невесту!
Переодевшаяся в приличную одежду Ирка пряталась за спиной Ивана, опасаясь попасться на глаза будущему свёкру, но жених предательски отошёл в сторону, представив невесту под внимательный взгляд отца.
Граф Оклендхайм переглянулся с норвайским риксом, и довольно улыбнулся:
— Доченька… Да, вы позволите называть вас именно так?
— Можно, — робко ответила рыжая.
— Замечательно. Итак, доченька, желаешь ли ты выйти замуж за этого юношу?
— Желаю, и уже давно! — Ирка покраснела и опять спряталась за спину Ивана.
— Давно? — удивился граф.
— Как только его увидела, — пояснил рикс Вован. — Джонни настолько неотразим, что девушки просто обязаны влюбляться с первого взгляда. Разве вы не верите в такую любовь, сэр Людвиг?
Оклендхайм — старший верил. Но больше всего верил в то, что с планами занять денег у Ордена Маммоны придётся расстаться. Ладно ещё город взял на себя расходы по лечению побитых стражников — хвала Небесным Богам, что норвайский рикс действовал грубо, но аккуратно, и никого серьёзно не покалечил. Переломы срастутся, ушибы заживут, синяки рассосутся… Только вот в кошельке от этого ничего не прибавится.
Разговор происходил всё в том же трактире «Сломанный смычок», куда участники бурных событий на Ратушной площади решили вернуться, в надежде, что заказанный и оплаченный обед их дожидается. Удивительно, но так оно и оказалось, только количество блюд на столе значительно увеличилось. Сияющий, как только что отчеканенный злотый официант склонился к варварскиму риксу и доверительно зашептал:
— Господин Тарбаган лично распорядился.
Сэр Людвиг, разобрав шёпот, поинтересовался:
— Микаэль решил заняться благотворительностью?
— Не знаю, ваше сиятельство, но он обещал появиться чуть позже и всё объяснить. И просил обязательно его дождаться.
Тяжёлый разговор в банке Ордена Маммоны стремительно скатывался к безобразному скандалу. Брат Гругус, брызгая слюной во все стороны, тыкал пальцем в бумажку и орал:
— Откуда взялись такие расценки, господин Тарбаган? Вывихнутый палец городского стражника никак не может стоить четырёх злотых!
— Дешёвых стражников в Окленде нет, — невозмутимо ответил председатель магистрата. — По другим вопросам, как я понял, возражений не имеется?
— Они есть! — банкир захлебнулся от негодования. — Почему аренда арбалетчиков оценена в шестьдесят марок? Мы же договаривались о двух!
— Совершенно правильно, брат Гругус, договаривались… Но о чем? О том, что стрелки присмотрят за порядком, но нападение на виконта Оклендхайма и его невесту договором не предусматривалось. Так что всё честно — дополнительные услуги оплачиваются отдельно.
— О каком нападении вы говорите? — опешил настоятель. — Не было такого.
— Было. Множество свидетелей тому, как вы подали команду. Заметьте, я не прошу компенсировать моральный ущерб оскорблённым призывом к нарушению закона людям.
— Но, — брат Гругус запнулся, и ещё раз пробежался взглядом по длинному списку, задержавшись на итоговой цифре. — Но триста двенадцать марок и два злотых? Это несерьёзно!
— Округлим до трёхсот пятнадцати? — предложил Тарбаган.
— Округлять не будем. Но почему столько?
— Дрова нынче дороги, брат!
— Хворост так и остался лежать на площади, господин председатель.
— Да? Тогда давайте добавим семь гривенок метельщикам улиц.
— Это грабёж! Я буду жаловаться!
Где‑то внутри себя настоятель уже смирился с тем, что с деньгами придётся расстаться, но хотелось сохранить лицо. Кому пожалуешься на вольный город? Разве что Его Величеству, но король давным — давно скинул дела на герцога Ланца, а сэр Джеронимо за решение проблем берёт дорого. И ссориться с магистратом не с руки — цеховая и гильдейская старшина Окленда проводит через Банк Маммоны солидные суммы, и лишиться процентов от сделок для Ордена в высшей степени неразумно. Начнут работать с «Гномьим штандартом», и что тогда?
