Бедная женщина, она смотрит на меня так наивно. Не хочется ее обманывать, а надо. Я все равно не уверена в том, что Ланкович не ушел своими ногами. Вопрос только куда и зачем.
— Расскажите мне, Соня, он не был подавлен последнее время?
— Да, но он не говорил, почему. Что-то его угнетало. Я хотела с ним серьезно поговорить в этот вторник, но он не пришел.
— Когда Вы последний раз его видели?
— В субботу. У нас установлен график посещений. Врач так посоветовал. Чтобы Дмитрий меня не угнетал.
— Врач Инквизиции?
Она горестно вздыхает.
— Ну, да. Какой же еще? Дмитрий — Мастер, Вы, наверное, знаете об этом, нам нельзя долго вместе находиться. Врач сказал, я сойду с ума, а Дмитрий будет плохо работать. Я не хочу сходить с ума, ведь тогда меня отправят в клинику, а нашу девочку отдадут в детский дом.
— Можно посмотреть? — прошу я и подхожу к кроватке.
В ней лежит симпатичное зеленоглазое дите и улыбается. Мне кажется, оно похоже на Дмитрия. А вот цвет волос явно мамин. Почти против воли и я расплываюсь в улыбке. Даже хочется взять ребеночка подержать. Странно, раньше я за собой подобных желаний не замечала.
— Славненькая какая, — говорю я, ничуть не кривя душой.
Мама девочки с гордостью улыбается и берет ее на руки.
— Вы знаете, — говорит она, — Дима сказал, что у нее очень хорошие показатели, и что она может стать первоклассным Мастером, когда вырастет. Только он велел никогда не отдавать ее актуализировать. Да, честно говоря, я и сама не хочу. Мастера такие все странные. Даже Димка, и тот какой-то не такой.
— Почему не такой, — улыбаюсь я, — что он такого странного делал?
— Вы знаете, ему очень нравилась техника. Он из маленькой комнаты даже соорудил мастерскую, и сидел там часами. И настроение у него часто менялось — то такой хмурый, а то вдруг радостный. Даже страшно делалось.
Она замолкает, смотрит куда-то в окно и тихо добавляет:
— И все равно я его люблю.
Я прошу ее дать мне осмотреть мастерскую. Крохотная комнатушка на удивление хорошо освещена. Мощные лампы высвечивают каждый уголок. На полу валяются какие-то металлические запчасти, книги. Наклоняюсь посмотреть и обнаруживаю к своему удивлению «Психотронику» Гекклера, "Судебную психиатрию" Завадовского и "Прикладную механику". Странный наборчик, однако. Листаю «Психотронику» и вижу на одной из страниц штамп библиотеки СИ, отделение, в котором служит Ланкович.
— Я заберу книги? — спрашиваю я у Софьи.
Она утвердительно кивает. Что же, пока мне здесь делать нечего.
— Спасибо, — говорю, — что помогли мне. Как только я узнаю что-нибудь о Дмитрии, непременно Вам сообщу.
Уже прощаясь, спрашиваю:
— Были у Вашего мужа какие-то друзья, знакомые, приходил к Вам кто-нибудь?
— Нет! Что Вы! Дмитрий, он такой нелюдимый!
Покидаю этот милый дом. Глупый Ланкович, что заставило его оставить все это?
Посещение библиотеки дает немного. Да, библиотекари помнят странного симпатичного офицера. Если я хочу (естественно я хочу это) они покажут мне его абонемент. Молодая кокетливая библиотекарша в предельно укороченной форме дает мне распечатку из компьютера. Иду в кабинет Ланковича, потому что поблизости не вижу места, где я могла бы присесть и нормально поработать. Читаю и удивляюсь. Оказывается, Дмитрий плотно подсел на электронику и психотехнику. И увлечение это, судя по датам, длится уже месяцев семь. Если учесть, что работает он всего около года, то почти с прихода его на службу. К чему бы это? Иду к Коровину, чтобы уточнить, насколько напряженным был график работы Ланковича.
— У нас последнее время завал, — говорит тот, — вот буквально месяц, как стало полегче, штат увеличили. Ланкович, в самом деле, был неплохим работником. Хоть и Мастер, пахал наравне с другими.
Что же, спасибо и на этом. Значит, Дмитрий читал все это по ночам. Молодец, уважаю. Только вот зачем?
— Скажите, — спрашиваю, — Александр Юрьевич, а у Ланковича были друзья, или, скажем, близкие знакомые в отделении?
Я сканирую его без стеснения. Коровин излучает забавную смесь раздражения и похоти с легким оттенком зависти. Хочу немного поддразнить его.
— Не думаю, — отвечает он.
— А Вы подумайте.
— Я считаю, — произносит он, и голос его аж дрожит от сдерживаемой ярости, — что у Ланковича не было в отделении близких знакомых и друзей.
— Почему? — удивляюсь я.
Умильно ему улыбаюсь, хотя мне очень хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым по голове, и покачиваю ножкой в такт словам. Глаза Коровина то и дело как бы невзначай соскальзывает вниз и оглаживает мои коленки. Мне не жаль, но боюсь, именно это и мешает ему нормально соображать.
— А, Александр Юрьевич?
Взгляд его, наконец, поднимается до уровня моих радостно сияющих глаз.
— Он же Мастер! — произносит он с непередаваемой, даже какой-то брезгливой интонацией в голосе, — какие могут быть друзья у Мастера? Мы же с Вами, кажется, уже имели разговор на эту тему.
— А другие Мастера? У Вас есть еще Мастера в отделении?
— Замначальника по личному составу у нас Мастер. Но, насколько я знаю, с Ланковичем он близко не общался. Поговорите с ним, и дайте мне, наконец, нормально работать.
— Хорошо, — я стараюсь дружелюбно улыбаться, — а как его фамилия?
— Иванов. Григорий Иванов. Кабинет 204, второй этаж направо. Еще вопросы будут?
— Пока нет.
Встаю, и, нарочито покачивая бедрами, покидаю это помещение. "Козел!" — думаю я и ловлю брошенный мне вслед эмоциональных отклик, эквивалентный "Вот сука!". Обмен любезностями состоялся.
Без стука заваливаю в к. 204 и успеваю заметить судорожно свернутую стрелялку на экране компьютера. Ухмыляясь, перевожу взгляд на мужчину. Ба!
— Гриня? — спрашиваю недоуменно.
Молодой, местами облысевший человек с округлым лицом и веселыми синими глазами глядит на меня с бо-о-ольшим удивлением.
— Гриня, — говорю, — не выпучивай на меня глазки, пожалуйста. Это я, твой ночной кошмар, Майя Дровник собственной персоной. И у меня к тебе дело есть.
Гриша Иванов — мой однокурсник по Школе СИ. Правда, после выпуска мы с ним не виделись. Неплохой в свое время был парень, хотя и чрезмерно любящий женщин. Впрочем, это его не портило нисколько.
Гриня выползает из-за стола, и я замечаю у него круглое брюшко, выступающее из-за ремня.
— Да, — говорю, — гляжу, работа у тебя не нервная.
— Майка! — наконец кричит он, — ну ты даешь! Хороша, как всегда!
Ну не могу устоять против этого мужчины. Расплываюсь в улыбке от уха до уха.
