Геборий встрепенулся. Покрасневшие невидящие глаза повернулись к ней.
— Ты о чем? — отрешенно спросил он.
— О нашем маге, — с привычным раздражением ответила Фелисина. — Кульп раскусил этого сладкозвучного торговца и понял, что он — дивер.
«И торговец тоже понял, почему и спросил его про Путь».
— Ох, девочка, если бы мне сейчас такие доспехи духа, как у тебя!
«А ты никогда не думал, что внутри эти доспехи могу быть залиты кровью? Но ее никто не должен видеть. И знать об этом тоже не должен».
— Если бы не мое нынешнее печальное положение, я бы стоял на твоей стороне, защищал бы тебя. Впрочем, я даже не спросил, нужна ли тебе моя защита. Но я бы все равно тебя защищал.
— Что ты там бормочешь?
— Это мозговой бред, девочка. Дивер отравил меня, и его яд воюет в моей душе с другими незваными гостями. Даже не знаю, переживу ли я все это.
Фелисина почти не слушала его. Ее насторожили странные шаркающие звуки. Сюда кто-то шел, едва переставляя ноги и поддевая камешки. Фелисина встала. Геборий остался на коленях. Его голова опять запрокинулась.
То, что она увидела, угрожало вспороть ей разум. Из ее горла вырвался нечленораздельный крик… К ним шел Бодэн… точнее, то, что от него осталось. Местами его тело было сожжено до самых костей. Жар вспучил ему живот, раздувшийся как у беременной женщины. Уголь, перемешанный с кровью, — вот что называлось теперь его телом. На месте глаз, носа и рта зияли дыры. И все же это был Бодэн.
Он сделал еще шаг и повалился на песок.
— Кто здесь? — шепотом спросил Геборий. — Сейчас я и впрямь слеп. Скажи, кто пришел?
— Успокойся, никого здесь нет, — соврала ему Фелисина. Она медленно подошла к живому обрубку, опустилась рядом, обняла руками его голову и положила себе на бедра.
Бодэн узнал ее. Он протянул обезображенную руку и коснулся локтя Фелисины. Потом он заговорил, и каждое слово было похоже на звук трущейся о камни веревки.
— Я думал… огонь… не причинит вреда.
— Ты ошибся, — прошептала Фелисина.
Ее доспехи трескались с пугающей скоростью. А за ними и внутри их появлялось что-то иное.
— Моя клятва…
— Да, помню. Твоя клятва.
— Твоя сестра…
— Тавора мне больше не сестра.
— Она…
— Не надо, Бодэн. Ни слова о ней.
Он хрипло втянул в себя воздух.
— Ты…
Фелисина ждала, надеясь, что жизнь покинет этот обрубок раньше, чем он скажет последние слова.
— Ты… была… не такой, как я ожидал.
Пока доспехи не лопнули и не упали, под ними может прятаться кто угодно. Даже ребенок… В особенности ребенок.
Небо и земля перестали различаться. Мир окутала неподвижность, окрашенная в золотистые тона. Спихивая вниз камешки, Скрипач поднялся на гребень холма. В непривычной тишине стук камешков был раздражающе громким.
«Богиня затаила дыхание и ждет», — подумалось Скрипачу.
Он вытер пот.
«И ее ожидание не сулит ничего хорошего».
Из дымки вышел Маппо. Он безмерно устал, и походка трел-ля напоминала старческое ковыляние. Усталость читалась и в воспаленных глазах. Его клыки глубоко впились в потрескавшуюся кожу.
— Тропа ведет дальше, — сказал он, опускаясь на корточки рядом с сапером. — Наверное, Апсалара сейчас с отцом. Они идут вместе.
Похоже, он не решался продолжать.
— Да, — вздохнул Скрипач. — Вихрь Дриджны получил новую богиню.
— Воздух полон… предчувствия, что ли.
Скрипач что-то буркнул себе под нос. Маппо помолчал, затем поднялся.
— Пошли к нашим.
Икарию удалось найти удобное место для трапезы — плоский кусок скалы, окруженной крупными валунами. К одному из них прислонился Крокус. Он следил, как Икарий неторопливо раскладывает припасы. Скрипачу показалось, что за время их отсутствия Крокус повзрослел на несколько лет. Выражение лица у парня было совсем иным.
Скрипач молча снял с плеча арбалет. Икарий закончил накрывать «стол».
— Хватит грустить, парень. Поешь-ка лучше, — сказал он Крокусу. — Пересекаются разные дороги. Все возможно… даже невозможное. Терзаться тем, чего еще не случилось, — занятие пустое и вредное. Тело тоже нужно поддерживать, иначе у тебя пропадут силы. Хорош же ты будешь обессиленный, когда придет время действовать.
— По-моему, действовать уже поздно, — глухо сказал Крокус, однако встал.
— На этом пути полно загадок и нет никакой ясности, — возразил Икарий. — Мы дважды попадали в магические Пути, о которых мне ничего не известно. Древние, сохранившиеся лишь частично, скрытые в каменистых глубинах Рараку. А в одном месте я даже почувствовал запах моря.
— И я тоже, — признался Маппо, расправляя плечи.
— Но чем ближе подходит Апасалара к сердцу Рараку, тем вероятнее, что она переродится и станет новой богиней. Скажете, я не прав? — вызывающе, но печально спросил Крокус.
— Почему же? Возможно, прав, — согласился Икарий. — Но построения твоего ума и действительность далеко не всегда совпадают. Запомни это, Крокус.
— Апсалара не собирается убегать от нас, — добавил Маппо. — Она ведет нас за собой. Как ты думаешь, о чем это говорит? Ведь со своими прежними навыками ей бы ничего не стоило запутать следы. Но она знает, что для нас с Икарием эти трюки ясны и потому юлить бесполезно.
— Тут есть еще кое-что, — заявил Скрипач.
Все головы повернулись к нему. Он же, по обыкновению, глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух.
— Девчонка знает о наших намерениях. О том, что мы с Каламом замышляли и что, насколько знаю, сейчас выполняется. Приняв обличье Шаик, Апсалара могла бы… поддерживать наши усилия. Не в открытую, конечно, и так, как считает она сама, а не ее бывший «хозяин».
Маппо лукаво улыбнулся.
— Ты многого недоговариваешь, воин. Не хочешь, чтобы мы с Икарием знали?
— Это касается империи, — уклончиво ответил сапер, стараясь не встречаться с треллем глазами.
— Но почему-то мятеж в Семиградии вам на руку. Только пока мы сами здесь.
— Думаю, вы с Крокусом недооцениваете одну особенность. Став возрожденной Шаик, Апсалара не просто переменит одежды. Устремления богини завладеют ее разумом и душой. Ей придется много чего испытать, и это ее изменит.
— Наверное, она не думала о таких вещах, — сказал Скрипач.
— Почему не думала? — взвился Крокус. — Она же не дура.
— Дело не в этом, — ответил сапер. — Нравится нам или нет, в Апсаларе есть кое-что от высокомерия богов. Я ее «божественных замашек» вдоволь насмотрелся еще на Генабакисе. Эта черта характера в ней не исчезла. Достаточно вспомнить, как она покинула храм Искарала и отправилась на поиски отца.
