— Ну что ж, не хочешь, да и ладно, — учитель боя набил трубку и долго выскребал из огня подходящий уголек, потом вернулся ко мне. — Хочешь узнать, что было той ночью? — поинтересовался он и мы оба знали, о чем он говорил.
— Нет, мне хватило видений, — отказался я.
— Так даже странно, — проворчал Оружейник. — Ты помнишь старину Войе — ну ту рыжую суку, которая всегда дремала у кухни? Знаешь, ей было тринадцать лет, но она все равно прекрасно ловила крыс, а потом укладывалась на теплые каменные плиты и дремала. Иногда я припасал для нее большую кость. Мы были с ней чем-то похожи — два старика, которые не любят ветер и дождь…
Я молчал, вспоминая рыжую собаку. Для меня она была всего лишь одной из, но Оружейник ценил ее, как нечто знакомое.
— Это у меня от Мастера, — внезапно признался он, — этот черный прохвост раньше был ужасным любителем псов, просто не мог пройти мимо. Я помню время, когда в Форте выводили лучшие породы. Так он пытался заглушить боль. Вы все после перерождения такие странные, маг ночи не мог и шага ступить без своего серого волкодава. Потом он умер и маг пытался об этом забыть.
— Собачий век короток, — согласился я.
— Ну да, — как-то неловко поддакнул Оружейник. — Ты наверное хочешь узнать, почему я раз за разом предавал твою дружбу?
Пфф, как он смел все в одну кучу, вполне в его духе. Соприкоснувшись с мыслями Моралли, я узнал слишком многое из того, чего знать не хотел. Я даже не думал об этом.
Принимая мое молчание за откровенную враждебность, Оружейник заговорил как всегда мягко и открыто:
— У меня много теней, — шпионов, учеников, которые помогают мне быть в курсе того, что происходит в мире. Было, — вдруг осекся он. — Все, что мы делали с Мастером, это пытались удержать тебя.
— Думаешь, это важно? — нахмурился я.
— Ах, ну да, важно то, что я не остановил Северного, когда он поднял на тебя бич. Ну прости! Я не считаю, что человек, который с блеском выходит из ситуации, в которой должен получить свое — наказан. Этого недостаточно. Да, я перечеркнул твою победу, да, я пронзил тебе руку. Всего лишь укол. Ты его не прочувствовал, вот что. Ты этот урок не усвоил.
— Как и второй, — насмешливо подытожил я.
— Возможно, — проворчал Оружейник, — потому что тогда в тебе не было уже чувства вины. Я потакал себе и с лихвой потом получил высказываний от мага ночи, можешь быть доволен.
— Это во всяком случае честно, — я помедлил. — Все еще не удовлетворен?
— Естественно, не хочешь все-таки пофехтовать со мной?
— С такой-то ногой? — невесело усмехнулся я. — Ну нет.
— Ах да, нога, — словно только что вспомнил Оружейник. — Мои клещи помогли?
Мне захотелось встать и уйти, но я сдержался, потому что теперь мною руководил не страх, а отстраненная брезгливость. Такое чувство по отношению к человеку, заслужившему уважение, было мне самому противно и я постарался отстраниться от собственного превосходства, в котором уверял меня из темноты моей души дракон.
— Несомненно, но меня поражает этот напор, зачем он?
— Лучше, чем безразличие, — Оружейник отвернулся, но я почувствовал его горечь. Ему тоже не нравилось то, что происходило с людьми, его тоже утомляли голоса, приходящие во сне. Он, как и многие другие, не привык не видеть снов, погружаясь лишь в пучину чужой власти и это его угнетало.
— Значит, все-таки боишься того, что собираются сделать маги? — твердо спросил я. Впрочем, на любой мой вопрос Оружейник имел свой собственный ответ.
— Страх здесь ни при чем, — отрезал он. — Пора заканчивать с этим миром. Знаешь, это как пытаться откачать утопленника. Трупу уже много дней, а ты не замечаешь, пытаешься заставить его легкие заработать, а сердце забиться.
— Но этот мир не мертв! — запротестовал я.
— Нет, он мертв давно. Он умер еще до того, как погибли люди. Ты никогда не задумывался над этим? Люди стали тенями тех, кем были раньше.
— Скажи еще, что все сводится исключительно к людям!
— Квинтэссенция определенно в чем-то другом, но все взаимосвязано. Люди давно заболели, единственный способ им помочь — стереть их с лица земли.
— Почему нужно все уничтожать вокруг себя? — подивился я, уже понимая, что с этого момента и впредь наши пути с Оружейником окончательно расходятся.
— Просто есть вещи, которые нельзя оставлять как есть, — глубокомысленно изрек он, но его мудрость была лишь глупостью того, кто не желает видеть. — Не упрекай меня за подобные взгляды, Демиан. Можно смотреть по-другому, когда ты чувствуешь желание лгать самому себе. Но я уже давно не нахожу мотивов. Так было поначалу и с тобой. Мне было не интересно, знаешь ли, потому что ты казался никаким. Скользким, как змей, нервным, словно перепуганная сойка. Иногда показывал клыки, это и заинтересовало меня, но не более того. Тогда я солгал себе самому, поверив, что у тебя непременно найдется нечто, чем ты сможешь расплатиться со мной. И да, я нашел в тебе партию на свой собственный танец жизни…
Он говорил о том, чего я понять не мог, и потому думал о другом.
Можно ли было когда-нибудь помочь этому миру, если заключить его в человеческую сущность? Нет. Я отыскал ответ на этот вопрос уже давно. Я сформулировал его и понял. Человеку нельзя помочь, если он этого не желает, в противном случае, это может оказаться опасным для того, кто предлагает содействие. Раз нельзя помочь человеку, то как можно помочь всему миру?
Я тяжело встал.
— Рад был повидаться, — сказал я, но Оружейник вдруг сощурился и зло отозвался:
— Лгать будешь, когда все успокоится. Не думай что те, кто окружает тебя, глупы. До свидания, Демиан.
А что, если они правы? — тоскливо подумал я, бредя прочь. — Что, если нет другого выхода? Действительно, кого здесь защищать? Кроме воспоминаний, тут ничего не осталось. Эти воспоминания никогда более не станут реальнее мыслей людей, которые еще что-то помнят. Бросить все и смириться с неизбежностью?..
Нет, — решительно остановил я себя, — это мгновения слабости. Выход найдется и найду его я. Это мой долг…
А время летело быстрее ветра, и маги назвали день, когда им понадобится для защиты моя кровь. Драконы наконец проснулись, но больше практически не поднимались в воздух, напоминая мне древние каменные изваяния. Они могла сохранять неподвижность многие дни, но при этом бодрствовать.
Я сидел, подставив ветру лицо на крыльце дома — это было мое излюбленное место. По небу носились грозовые облака, но сегодня дождь не пролился на землю. Со стороны моря, перекрывая ровный шум волн, долетал грохот грома.
Мне вдруг вспомнились слова Мастера:
