– Ты будешь гнить здесь до тех пор, пока в город не вернутся бездомные псы. Они зароют твои кости и кости коня где-нибудь возле причала, если только до этого их не растащат крысы. Что касается Беверли Пени, то ты видел ее в последний раз в начале столетия и больше никогда не увидишь! Твой конец – нравится тебе это или нет – можно считать закономерным. О тебе не вспомнит ни одна собака! Ты исчезнешь из этого мира навеки! Все твои усилия были напрасны!
Питер Лейк поднял глаза к небу и увидел на нем огромные белоснежные облака, недвижно застывшие в холодной синеве.
– Облака пара, и ничего более! – воскликнул Перли. – Они появляются после сильных пожаров.
– Насколько я понимаю, – негромко произнес Питер Лейк, – они являют собой нечто куда большее, ибо этим миром правит любовь…
Внезапно он замер, услышав что-то до боли знакомое.
Перли прислушался. С севера слышались грозные, похожие на раскаты грома звуки, что становились все громче и громче. Это был стук конских копыт, от которого сотрясался весь остров.
Питер Лейк вновь перевел взгляд на Перли.
– Мне казалось, что все кони, кроме одного, переправились за Кинг-Бридж. На этом берегу осталось только это несчастное животное. И ты знаешь, Перли, я снова слышу его грозную поступь! На сей раз я действительно уйду вместе с ним. Ты слышишь?! Он уже совсем близко! Ты слышишь?!
Нож вошел в его грудь по самую рукоять, и он рухнул на пол.
По звонкому стуку копыт и скорости бега жеребец казался тем, кто видел его или просто слышал о нем, в том числе и Питеру Лейку, воплощением грозовой молнии. Но ему самому такие перерождения позволяли обращать землю и небо в шелковую мечту, благодаря которой он мог летать. На полном скаку наступал момент, когда горизонт расплывался в бесцветную полоску и он взмывал в небо, слыша сухой свист ветра в ушах. Потом он вновь касался копытом земли и, вернувшись в мир, припоминал все его сложное устройство, и зыбкую основу любви. При этом не забывал он и свою небесную причастность диким пастбищам в звездных цветах, на которых в вечном молчании живут неподвижные огромные кони и куда он попадал благодаря невесомому ускорению своего бега.
Когда он касался земли, ему хотелось вернуться к тем, кого он любил, однако стоило ему оторваться от нее, как он забывал обо всем на свете и устремлялся к небесам. Белый конь Атанзор увидел, как сомкнулась над заливами и бухтами белая стена, и вновь оказался сначала в знакомом облачном царстве, а затем – в царстве эфира, чтобы остаться в нем уже навсегда.
Серебряное блюдо так и лежало в тенистом скверике, в котором Кристиана за день до этого оставила белого коня. Чем выше поднималось солнце, тем ниже опускалась граница между светом и тенью. Вначале солнечные лучи осветили только верхний край блюда, тут же вспыхнувший золотистым свечением. Когда же солнце осветило все блюдо, оно залило округу удивительным золотистым светом.
Негромко тарахтя, катер «Сан» плыл по холодным водам залива, залитым зеленым, золотым и белым светом. Взоры его пассажиров были устремлены на юг, где выросла огромная белая стена, превратившая залив в бескрайнее море. Хар-дести сказал, что стена эта состоит из пыли и дыма городских развалин и кажется красивой единственно потому, что ее подсвечивает утреннее солнце.
Единственным, кто не обращал внимания на облачную стену и не задумывался о будущем, был Мартин, не спускавший глаз с Эбби. Она лежала на моторном люке и мерное подрагивание работающего двигателя давно отбросило у нее со лба прядь волос. Казалось, что она вновь обрела способность двигаться по собственной воле, и, хотя это было не так, временами ее руки, как живые, вторили движению лодки. Но когда ее левый указательный палец вдруг непроизвольно вытянулся, у Мартина перехватило дыхание. Ему показалось, что у нее слегка шевельнулись губы, что она вздохнула. Когда ему указали на облачную стену, он все равно не мог отвести взгляда от Эбби. Она двигалась. Двигалась в такт работающему мотору. Но вот она сжала ладонь, вздохнула и вдруг внезапно со страхом открыла глаза.
Справившись с волнением, Мартин сказал об этом вслух. Эбби посмотрела на него и улыбнулась. Увидев, что ребенок открыл глаза, Эсбери покрепче схватился за румпель, чувствуя, что в противном случае он поплывет совсем не к Бэттери. Госпожа Геймли выбросила измятую примочку в море и залилась горючими слезами. Вирджиния, демонстрируя чудеса самообладания, сделала вид, что ничего необычного не произошло, и посадила Эбби себе на колени.
Хардести, по обыкновению, попытался осмыслить это событие. Он знал, что подлинная взаимосвязь всего и вся ведома лишь Господу, и понимал, что для Божественной воли и любви не существует ни срока, ни расстояний. Ему вспомнился отец, который всегда жил верой. Он было подумал и о Питере Лейке, но тут – тут произошло чудо.
Ему казалось, что все времена этого исполненного глубины мира сошлись в одном мгновении. Он увидел невинные глаза своего ребенка и лежащий в развалинах город, казавшийся совершенной и прекрасной картиной. Его душа качнулась тростником на ветру и взмыла вверх, увидев поразительный город, что был исполнен чистого дыхания жизни. Улицы и дома этого дивного города, проплывающие над ним облака, омывающие его прекрасные заливы и реки и само море заливал спокойный, неяркий, золотой свет.
Они вознеслись достаточно высоко, чтобы убедиться в существовании золотого круговорота, переполняющего океаны, проходящего через тьму земных вещей обещанием вечного добра, и неспешно опустились в самое сердце нового города, залитого светом весеннего солнца.
Перед нами же вновь поднимается облачная стена, скрывающая очертания острова. Здесь нам предстоит расстаться. Мы еще видим их, рожденных к новой жизни, в просвете облаков, как в зеркальной глади озера, расцвеченной всеми красками небосвода. Но, расставаясь, мы должны кое-что узнать напоследок. Итак…
Джексону Миду не удалось построить мост к заоблачным высям, так что и он и его друзья – Сесил Мейчер и Мутфаул – исчезли бесследно и вскоре были забыты. Как это не раз уже бывало и прежде, он тут же приступил к разработке нового проекта, надеясь на то, что рано или поздно ему удастся вернуться на свое место. Если же время для этого еще не подоспело, ничего не поделаешь, придется подождать. К тому времени, когда он вновь появится в этом мире, помнить о нем не будет уже никто, а значит, никто и не помешает.
В то же утро город начал отстраиваться вновь. Дынная вереница барж вывозила битый камень в открытое море. Удары свайных копров, приглушенные подземные взрывы, визг пил и пыхтение паровых машин «Сан» казались горожанам прекрасной музыкой.
