Она некоторое время ела молча, потом внезапно хихикнула, брови взлетели вверх.
— Смешинка в рот попала? — спросил он.
Она затрясла головой:
— Нет, вспомнила, как уезжала из города… Там всех магов трясло, прослышали о некоем воине, что поклялся истребить все их племя! Они не то убили его жену, не то всю семью, и потому воин люто мстит им и не успокоится, пока…
Ее голос утих, смех исчез из глаз, а лицо стало серьезным и задумчивым.
— Пока что? — спросил он.
— Пока не убьет всех, — закончила она. — И хотя это невозможно, но… убить может многих. По слухам, невероятно хитер, коварен, злобен и все продумывает на много шагов вперед.
Волхв подумал, кивнул.
— Ты права, — проговорил он, — ерунда какая-то. Когда, говоришь, это началось?
Она ответила послушно:
— Давно. Лет тридцать тому.
Он махнул рукой:
— Любая боль за годы забывается. Как бы ни любил жену и детей, но горечь постепенно уходит. Человек снова начинает жить… а если бы помнил все так же ярко, как и в тот день, когда его родных убили, он бы свихнулся. Все мы свихнулись бы. Так что это брехня про мстящего воина.
Она сказала независимо:
— Но говорят же… А если он дал великую клятву? И теперь раб своего обещания? В смысле, преступить не может?
— Сам дал, — буркнул он, — сам и взял обратно. Мало ли какие клятвы мы давали в детстве? Годы идут, начинаешь видеть, что был дурак и клятвы дурацкие. Не-е-ет, тебя обманули.
— Но слух…
— Слухи бывают всякие, — сказал он с невеселой усмешкой. — Сколько я слышал про деревья-людоеды! Указывали даже места, где хватают людей и жрут. Но что-то никогда их там не находил. Так что брехня все это. Брехня.
— Ну и хорошо, — сказала она рассудительно, — а то чуть не удавилась, когда вот подумала только про такое чудовище! Как можно убивать магов?
— Убивать можно всех, — ответил он и вздохнул, словно тащил на себе гору. — Увы, можно.
После трапезы она вытащила расческу с редкими короткими зубчиками и старательно причесывалась, глядя в небо, как в зеркало. Олег начал хмуриться, она оглянулась через плечо и объяснила, как ребенку:
— Если женщина выглядит менее красивой, чем может, это считается преступлением.
— Это в какой стране? — удивился он.
— В какой-какой… В любой. Не знал? Да что ты такой дикий? Из леса вышел, что ли?
— Гм, — сказал он мрачно, — в самом деле…
Она дочесалась, он видел, с каким усилием продвигается расческа, и понял, что для таких густых волос зубчики можно было бы сделать и еще пореже.
Конь уже сожрал весь ячмень и подбрасывал мордой сумку больше для игры, чем пытался выловить последние зернышки.
Она надеялась, что волхв как бы забудет, где она сидела, всякий мужчина пустился бы на эту хитрость, но он не додумался до такого чисто мужского поступка, и она снова села позади, сердитая и разочарованная настолько, что даже забыла чирикать, чего всегда мужчины ожидают от женщин.
На этот раз конь чаще шел рысью, чем галопом, но все же не останавливался, в степи то и дело возникали рощи, небольшие островки леса, на такой же скорости проносились мимо озер, а ей так хотелось снова искупаться и на этот раз так показать фигуру, чтобы у него глаза на лоб повылазили, однако конь и волхв одинаково смотрели вперед, ветер свистел в ушах, а земля одинаково мелькала под копытами.
Солнце долго жгло голову и плечи, наконец все-таки начало склоняться к далеким зеленым холмам. Сизые слоистые облака потемнели, стали похожими на ржавую жесть, по земле пролегли темные красноватые тени.
Слева пошла гряда древних гор, ей показалось, что стена испещрена гнездами птиц, что селятся в таких стенах, но когда промчались вблизи, поняла со смятением, что это бесчисленные катакомбы, трудолюбиво вырубленные в этих горах.
— Как они здесь живут… — пробормотала она.
— Ищут, — буркнул он.
— Какие тут могут быть сокровища?
Он вздохнул:
— Женщина, лучше молчи.
Очень не скоро солнце, наполовину перечеркнутое жестяными облаками, узкими, как лезвие меча, коснулось края земли, красное и огромное, распухшее. Ей показалось, что пульсирует, как живое усталое сердце, торопясь погрузиться там внизу в темный сон, чтобы утром, хорошо отдохнув, подняться свежим, веселым и сияющим.
Перед ними простиралась степь, заросшая жесткой травой, Олег вздохнул тяжело и повел рукой.
— Вон там подземелье, — сказал он мрачно, — великого царя скифов Ариаласа. Стены его выложены чистым золотом в два пальца толщиной, гроб из чистого хрусталя, а постамент под ним из дорогого малахита. Весь зал занимает его личное оружие и доспехи, на которых драгоценных камней столько, сколько не видели все нынешние цари мира…
Она жадно приподнялась, держась за его плечи, как за скалу.
— Где-где его закопали?
Он мотнул головой:
— Вон там. Но вряд ли найдут…
— Почему?
— Подземелье на большой глубине. И, как видишь, везде пески… Сейчас все ориентиры потеряны, как и было задумано.
Она сказала насмешливо:
— Но ты-то знаешь?
— Знаю, — ответил он.
— Так почему не раскопаешь? Понятно, одному такое не по силам, но собрать людей побольше, договориться…
Он буркнул:
— Ну и зачем мне эти мелочи?
Она умолкла озадаченная, волхв явно говорит серьезно, но мужская логика слишком проста и примитивна, чтобы ее понять, она спросила сердито:
— Мы и ночь будем вот так?
— Что вот так? — переспросил он. — Все-таки восхотела вперед?
— Размечтался, — отрезала она. — А как насчет того, что порядочные люди ночью спят?
Он подумал, начал придерживать коня.
— Так то порядочные… Ладно. Вон неплохое местечко.
Три огромных дуба, как богатыри, высились среди долины, могучие и размашистые, под ветвями можно укрыться целой деревне. Конь прошел, хрустя желудями, еще за пару сот шагов до деревьев. Олег соскочил, легко снял маленькую женщину, она благоразумно запротестовала, когда он уже держал ее в руках, не посадит же снова, хотя от прямолинейных мужчин ожидать можно всего, а когда ее ноги коснулись земли, снова не стала возмущаться такой бесцеремонностью, а то поверит и больше снимать с седла не станет, мужчины вообще-то звери бесхитростные, часто верят не тому, чему надо.
Он начал расседлывать коня, она сказала ему в спину:
— Здесь вода где-то есть?
— С той стороны, — ответил он, не оборачиваясь. — Там и кусты, кстати. В сторонке.
Когда она вернулась, он уже сидел у жарко пылающего костра на толстом сухом бревне с гладко ободранной корой. За его спиной громоздится куча крупных сухих сучьев, на три ночи хватит.
