— Выходи, — сказал я. — Ты собирался прогуляться.
Джулиэн побледнел.
— Я не стану унижаться, — сказал он. — И не буду вымаливать жизни, — он вышел из машины.
— Черт! — сказал я. — Передо мной уже с неделю никто хорошенько не унижался! Жаль… Встань на край, вон туда. Чуть ближе, пожалуйста.
А Рэндом продолжал держать пистолет, нацеленным ему в голову.
— Совсем недавно, — сказал я ему, — ты говорил, что предложил бы помощь каждому, кто оказался бы на месте Эрика.
— Правильно.
— Посмотри вниз.
Он посмотрел. Это была долгая дорога.
— Хорошо, — сказал я. — Запомни: все может измениться и совсем не так, как ты ждешь. Запомни, кто подарил тебе жизнь там, где любой другой отобрал бы. Поехали, Рэндом. Нам пора.
Мы оставили его стоять на краю пропасти. Он тяжело дышал, и брови его были сдвинуты.
Мы добрались до границы перевала, и тут бензин почти иссяк. Я поставил передачу на нейтралку, выключил мотор, и машина начала долгий спуск вниз.
— Я думаю о том, — сказал Рэндом, — что ты не растерял былой хитрости. Я, наверное, убил бы его сразу после того, как он пытался то же сделать с нами. Но думаю, ты поступил правильно. Мне кажется, он поддержит нас, если нам удастся переиграть Эрика. Но сейчас он, без сомнения, обо всем доложит Эрику.
— Конечно, — сказал я.
— И у тебя побольше причин желать его смерти, чем у любого из нас.
Я улыбнулся.
— Личные чувства портят хорошую политику, юридическую практику и деловые отношения.
Рэндом раскурил две сигареты и одну протянул мне.
Глядя вниз за окно сквозь сигаретный дым, я уловил первый отблеск моря. Цвета синего, почти ночного неба, с золотым солнцем, подвешенным над разрезом горизонта, море было таким грандиозным — густое, как краска, плотное, как ткань королевского цвета — тоже синего, почти пурпурного, — и я разволновался, глядя на него.
Вдруг я поймал себя на том, что говорю на языке, о знании которого и не подозревал. Я читал "Балладу о Мореходах", а Рэндом слушал, пока я не умолк. И он спросил:
— Часто говорят, что балладу эту написал ты. Это правда?
— Это было так давно, — ответил я ему, — что я уж и не помню.
По мере того, как утес дальше и дальше уходил влево, а мы спускались по нему в лесную долину, море все больше и больше открывалось перед нашими глазами.
— Маяк Кабры[10], — сказал Рэндом, указывая на громадную серую башню, возвышающуюся над водой далеко в море. — Я уже и забыл о его существовании.
— Я тоже, — сказал я. — Какое это странное чувство — возвращаться назад, — и тут я понял, что мы говорили не по-английски, а на языке, который назывался Тари.
Примерно через полчаса мы спустились. Я катился по инерции так долго, как это было возможно, потом включил мотор. При его звуке стайка черных птиц выпорхнула из-за ближайшего кустарника слева от нас. Что-то серое, похожее на волка, взметнулось из укрытия и нырнуло в чащу. Невидимый до сих пор олень, к которому оно подкрадывалось, умчался прочь. Мы ехали по лесистой долине — хоть деревьев в ней было и не так много, как в Ардене — и неуклонно приближались к далекому морю.
Нагромождения гор легли слева и справа. Чем дальше мы въезжали в долину, тем шире открывалась нашему взгляду панорама огромных вершин, по гребню одной из которых мы спустились. Горы продолжали свое шествие к морю, вырастая все выше и неся на своих плечах пятнистую мантию, окрашенную в зеленое, розовато-лиловое, пурпурное, золотое и ультрамариновое. Склоны, обращенные к морю, были невидимы из долины, но у хребта последнего, самого высокого пика кружилась легкая вуаль призрачных облаков, и время от времени золотое солнце трогало их огнем. По-моему, мы были примерно в тридцати пяти милях от цели, а бензобак был почти пуст. Я знал, что последний пик был целью нашего путешествия, и нетерпение начало расти во мне. Рэндом смотрел в том же направлении.
— Он на месте, — заметил я.
— Я почти забыл, — сказал он.
И когда я переключал передачу, то заметил, что брюки мои приобрели какой-то блеск, которым раньше не обладали. Они сузились к лодыжкам, и я заметил, что манжеты исчезли. Тогда я осмотрел рубашку.
Она больше походила на куртку, и была черной и украшенной серебром. И ремень мой стал значительно шире.
При ближайшем рассмотрении я увидел, что с наружной стороны моих брюк тоже шли строчки серебряной отделки.
— Кажется, я эффектно одет, — сказал я, чтобы посмотреть, как он отреагирует.
Он ухмыльнулся, и я увидел, что он где-то разжился коричневыми брюками в красную полоску и оранжево-коричневой рубашкой. Коричневая шляпа с желтой каймой лежала на сидении рядом.
— Я прикидывал, когда же ты заметишь, — сказал он. — Как чувствуешь себя?
— Вполне, — сказал я, — и, кстати, у нас почти не осталось бензина.
— Уже поздно что-либо делать, — сказал он. — Мы в реальном мире, и работа с Тенями потребует огромного усилия. К тому же это не останется незамеченным. Боюсь, нам придется бросить машину, когда кончится бензин.
Он кончился примерно через две с половиной мили. Я съехал на обочину и остановился. Солнце посылало нам прощальный западный поклон, и тени заметно вытянулись.
Я полез на заднее сидение, где мои ботинки обернулись черными сапогами, и что-то зазвенело, когда моя рука нащупала их.
Я держал в руках довольно тяжелый серебряный меч в ножнах. Ножны были в размер застежек на моем поясе. Там же, на заднем сидении, лежал черный плащ с застежкой в виде серебряной розы.
— Ты думал, они потеряны навсегда? — спросил Рэндом.
— Да, черт побери, — ответил я.
Мы выбрались из машины и пошли пешком. Вечер был прохладен и напоен терпкими ароматами. На востоке начали появляться звезды, а солнце погрузилось в свою колыбель.
Мы тащились по дороге, и Рэндом вдруг заметил:
— Не могу сказать, чтобы это мне нравилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Пока что нам все слишком легко удается, — разъяснил он. — Мне это не нравится. Мы прошли через Лес Ардена с совсем небольшой задержкой. Джулиэн, правда, пытался позаботиться о нас, но я не знаю… Мы прошли так далеко, так быстро. Я почти подозреваю, что нам позволили это сделать.
— У меня тоже возникла эта мысль, — соврал я. — Как ты думаешь, что это может предвещать?
— Боюсь, — сказал он, — что мы бежим прямо в капкан.
Несколько минут мы шагали в полном молчании. Затем:
— Засада? — спросил я. — Этот лес кажется до странности спокойным.
— Не знаю.
Мы прошли мили две, а затем солнце совсем село. Ночь была черной и усыпанной алмазными звездами.
