— Боже! — сказала она, раскинувшись на кровати, — какой мужчина! И монах, и воин! Да еще и поэт! Один в трех лицах!
— Получается так, — согласился я.
Я подумал, что она хочет-таки выяснить мое третье лицо и к тому подводит разговор, но я ошибся.
— Поэтому любишь сразу трех женщин? — усмехнулась Флора.
— О чем ты? — насторожился я, — каких женщин?
— Эту знахарку я еще могу тебе простить, — сказала она, — я понимаю: война, лагерь, скука… но, говорят, ты отсылаешь подарки Юноне Тиль!
Ну вот, кажется, подошли к самому главному. Юнона! Она вполне могла рассказать, что Бриан и Батисто Тапиа — один и тот же человек, я ведь сам ей об этом говорил!
— Флора! — я сказал наигранно беспечно, — это же просто красивый жест — подарить актрисе украшение! Куда мне их девать? Не самому же носить?
— Почему не мне? — уставилась она.
— Потому что ты за мужем.
— Ха! Полчаса назад тебя это не смущало!
Я так понял, что свой подарок она заработала и говорила мне об этом прямо.
— И у тебя и так всё есть, — добавил я.
— Не всё!
— Неужели?
— Мне не нужны всякие бирюльки, тут ты прав, — заявила она и села, тряхнув волосами, напоминая возбужденную кошку, — я стою дороже!
— Без сомнения, — напрягся я, — и чего же ты хочешь, Флора? Какого подарка?
И я даже не сразу понял, что она сказала, и что это значит лично для меня.
— Мне нужна статуя, — чарующе улыбнулась моя красавица.
— Статуя?! — я вообще-то ожидал, что она потребует целый город, — Господи! Только-то?
— Прекрасная статуя из вишневого стекла, — добавила она, — ты же знаешь, я собираю скульптуру.
— Хорошо. Скажи, где ты ее видела, и ее мигом привезут.
Флора наклонилась надо мной со своей чарующей и коварной улыбкой.
— Ты не понял, Бриан! Мигом ее не привезут. Дело в том, что она в Дельфиньем Острове, во дворце у Мемнона!
И я долго смеялся, чтобы скрыть свое волнение и разочарование. Сколько нежности, сколько страсти! Даже без ревности не обошлось! И всё только затем, чтоб я отобрал у Мемнона свою же собственную статую, которую сделал мой дед Гвидо Тапиа, Главный Стекольный Мастер. Это действительно было смешно!
— Почему ты смеешься? Бриан! Ну что ты смеешься?!
Она стучала мне в грудь кулачками. Раздражение шло ей.
— Ты действительно дорогая женщина, — сказал я, — ради этой статуи мне придется завоевать Триморскую Империю!
— Вовсе нет, — нахмурилась Флора, — ты можешь ее просто выменять. У тебя полно пленных!
— Я меняю людей на людей. Но чтобы на какую-то стекляшку?
— А ты попробуй!
— Ладно, — согласился я, — попробуем. Завтра попытаюсь сторговать твоего Диониса за племянника кардинала Измаила.
— Диониса?! — она ахнула, — откуда ты знаешь?!
Я уже отсмеялся, но всерьез говорить больше не мог.
— Если ты думаешь, что я ни разу не был во дворце у Мемнона, ты заблуждаешься.
— Что?!.. Да кто же ты, в конце концов?!
— Император. Мемнон Первый.
Флоре почему-то было не до шуток. Она посмотрела на меня со страхом и, по-моему, даже с восхищением.
— Негодяй…
()()()()()()()()()()())(()()()()()()()()()()()()()()()()()()()
&&&&&&&&&&&&&&&&&&14
Насчет обмена пленными я говорил с кардиналом Всей Империи Измаилом лично. Беседа происходила на мосту через Тевкр, не замерзающий даже в лютый мороз. Пленные дрожали от холода и после очередного обмена бежали к своим поскорей укрыться приготовленной шубой.
Герцога Тифонского я получил в обмен на коменданта Семисора со всем его семейством. Выглядел он ужасно: неволя не красит, но держался с прежним достоинством. Он мне понравился.
На своего племянника кардинал смог только полюбоваться. Мое предложение обменять его на статую не столько удивило, сколько оскорбило его преосвященство, да и племянник с титулом барона и в чине полковника тоже не удержался от возмущения.
— Совсем с ума сошел, землекоп туполобый!
Я ответил не ему, а кардиналу.
— Если через три недели здесь не будет статуи, я его повешу.
Разъезжались молча. Метель была такая, что лишний раз рта не раскроешь. Я не смотрел по сторонам, но скоро заметил, что кто-то всё время скачет рядом. Это был герцог Тифонский, он смотрел на меня почему-то с отеческой жалостью, как иногда смотрела Эрна. Но уж лучше жалость, чем притворные улыбки!
И почему бы не пожалеть человека, которого когда-нибудь, и очень даже скоро, обязательно повесят или сожгут? Вот еще порезвится чуток, поиграет в войну, освободит Тифон, потом Лемур, потом Алонс. А потом всё. Или на трон, или на костер. Но когда это землепашец сидел на троне?
За всё надо платить. За такую неограниченную власть тоже… Да разве я этого хотел?! Какой из меня полководец?! Откуда у меня одержимость, холодный рассудок, железная выдержка, воля к победе?! Я же актер! Я могу только изобразить это, сыграть для других и для себя: для кардинала Измаила, для герцога Тифонского, для своих солдат… Весь мир — моя публика! Но сам бы я такую роль никогда для себя не выбрал.
Когда приехали в Семисор, я сказал Клавдию собрать к вечеру всех командиров и пошел искать Эрну. Единственное, чего хотелось — положить ей голову на колени, почувствовать у себя на лбу ее горячую ладонь и забыться от теплой волны, пробегающей по всему телу. И сказать ей, только ей, никому больше: "Как же это всё надоело!"
До вечера оставалось недолго. Уже темнело, расплавленное солнце обреченно цеплялось за крыши домов, бросая последний отсвет на окна. У Эрны в комнате было тихо, никто не стучал в дверь, и не топал шумно в коридоре. Единственное было убежище в этом сумасшедшем, перенаселенном дворце!
— Устал! Надоело всё смертельно! — наконец выговорился я.
Руки у нее были волшебные как всегда.
— Слушай, Эрна, ты все-таки имеешь какое-то отношение к колдовству. Ты что-нибудь знаешь о стеклянном Дионисе?
— Почему ты спросил?
Эрна заволновалась, и это мне не понравилось.
— Так знаешь или нет?
— Темно-вишневый Дионис с гроздью винограда? — проговорила она упавшим голосом.
— Да.
— Это Циклус. Последний.
— Циклус? Что это?
— Живая статуя. Циклус может ходить как человек, говорить как человек, делать то, что скажут… секрет их изготовления утерян. Последнего Циклуса сделал лет сорок назад Гвидо Тапиа, стекольный мастер. Но его убили. Почему ты об этом спрашиваешь, Бриан?
— Потому что через три недели этот Циклус, или как его там… будет здесь.
Эрна долго ничего не говорила, только ворошила мои волосы рукой, легкой, как дуновение ветра.
