— Бриан, я тебя очень прошу: только никому его не отдавай.
— Поздно, — сказал я.
— Почему?!
— Потому что я обещал его Флоре.
— Флоре?! Это слишком дорогой подарок для нее!
— Ну, знаешь! Это уже мне решать.
— Ты так ее любишь?
— Кого? Статую?
— Флору!
— Да пойми же: я обещал! Надо выполнять свои обещания, как ты считаешь?
— Надо думать, прежде чем…
Я лежал слишком удобно, но не поленился поднять тяжелую голову, чтоб заглянуть ей в лицо. На лицо ее упал отблеск заката, и оно было красиво как никогда. Я бы не раздумывая променял сотню Флор на одну эту ужасающе-прекрасную ведьму, но это было всё равно, что достать луну с неба!
— Эрна, давай советы там, где тебя просят.
Последний луч растаял, лицо ее сразу потемнело.
Через три недели статую привезли. Я поставил ее у себя в комнате и, прежде чем развернуть, позвал Лаэрта. Я хотел видеть его реакцию.
— Что это? — равнодушно спросил он, усаживаясь поудобнее.
— Сейчас увидишь.
Я разрезал ножом веревки. Когда все тряпки упали на пол, нашим взорам предстал темно-вишневый, стройный и изящный, как это и положено богу, Дионис. Он полулежал на постаменте, опираясь на левую руку, а в правой держал гроздь винограда. В позе его была истома, на лице легкая скука. Это последнее творение Гвидо Тапиа так пронзительно напомнило мне о доме, о комнате, в которой оно стояло, о людях, которые жили в этой комнате, и обо мне самом, что я забыл на какое-то время, где нахожусь.
— Хорош, — прохладно отозвался Лаэрт, — ну и зачем он тебе?
Если он притворялся, то очень искусно. Неужели и правда не знал, что это такое? Я опять ничего не понимал! Что же тогда сказал Лаэрту герцог Фурский, чтобы тот раздумал идти на Стеклянный город, если не то, что статуи Диониса в городе нет?
Еще раз, и всё сначала. Фурские и Лаэрт каким-то образом узнают о волшебных свойствах Диониса. Дионис стоит… нет, он лежит, Амильо так и сказал, что "эта вещь у него во дворце лежит в одной из комнат". Дионис лежит во дворце герцога Алонского. Приезжает Флора, поит Амильо из кубка, очевидно, чтоб он в бессознательном состоянии эту статую ей подарил или продал. Может, он и продал, но на следующий день имперцы вошли в город, и она просто не успела ее вывезти.
Амильо бежал, жена его была заключена в Серой Башне, а Флоре едва удалось унести ноги и вернуться в Трир. Потом Фурские и Лаэрт пребывают в уверенности, что статуя в Стеклянном Городе, но очень боятся, что ее оттуда увезут. Им повезло: нашелся двойник Бриана, которого приметил епископ Маленский, они подменили им настоящего вождя, заручившись распиской, и стали давить на него, чтоб скорее взял Стеклянный Город. Давили до тех пор, пока герцог Фурский не съездил в Дельфиний Остров для переговоров о мире.
Там он к своему ужасу увидел вожделенного Диониса у императора во дворце. Он сказал об этом Лаэрту в ночь, когда я валялся в горячке. На следующий день Лаэрт отказался от своей тактики и объяснил это смертью Анриетты Алонской. Я сделал вид, что поверил. Скоро приехала Флора: добывать статую. Способ она выбрала самый простой и самый надежный, она еще в карете поняла, что я — дамский угодник. Не учла она только одного: что у меня есть всезнающая Эрна.
Вот и вся стройная картина. Одно только всё сводит на нет: Лаэрт понятия не имеет о ценности этой статуи…
— Ну и зачем она тебе?
— Хочу подарить Флоре.
— Делать тебе нечего, — буркнул он.
— Думаешь, она не оценит?
— Она, может, и оценит, но я не советую тебе связываться с Леонато. Ты еще не король Лесовии. Это, во-первых.
— А во-вторых?
— А во-вторых, Флора уехала.
— Как уехала?! Когда?!
— Утром, когда ты мотался к мосту.
Этого я вообще понять не мог. Еще утром она так ждала этого Диониса! И, черт возьми, так жадно целовала меня, что внезапный отъезд ее был совершенно немыслим.
— И что же случилось? Что на нее нашло?
Лаэрт глянул чуть ли не злорадно.
— А твоя ведьма ее прогнала! Говорил тебе, дождешься когда-нибудь!
— Ты что, смеешься? — не поверил я своим ушам, — что такого можно сказать Флоре, чтоб она побросала всё и уехала?
— Не уехала, а убежала. Сломя голову!
— Флора?!
— Флора. Ну и баб ты себе находишь, — сказал он грубо, — одна зловреднее другой!
Я выглянул за дверь и велел караульному позвать ко мне Эрну. Я сейчас же, немедленно хотел во всем разобраться. Ведьма вошла с таким королевским достоинством, что гнев мой сразу куда-то делся. Честно говоря, я ею просто восхищался, тая от тихого ужаса.
В первый раз за всё время угольные глаза ее вспыхнули, не поглотили свет, а отразили его, как черные стекла: она увидела Диониса. Через некоторое время она заметила и нас с Лаэртом и опустила глаза, чтоб так не сияли.
— Я пойду, — сказал Лаэрт, — разбирайтесь сами.
Эрну он старался всячески избегать и тоже, наверное, неспроста. Я не сомневался, что он когда-то видел ее в окружении герцогини Алонской и то ли знал о ней что-то, то ли просто не хотел болезненных воспоминаний.
Я взял ее за плечи. Не крепко взял, почти благоговейно.
— Эрна! Я тебя просил? Нет, ты скажи, я тебя просил об этом?
— Знала, что рассердишься…
— Еще бы! Что за бесцеремонность с моими гостями? Что ты себе позволяешь? Кто из нас главнокомандующий, ты или я?
— Ты, конечно.
— Почему же ты за меня решаешь?
— А я не за тебя, я за себя решаю.
Она проговорила это с вызовом. Впервые. Доселе она всегда мне только служила. Глаза ее, сияя отраженным светом, снова устремились к Дионису. У меня опустились руки.
— Как? И ты? И тебе?.. И тебе нужна эта статуя?.. И тебе тоже?!.. Что ты молчишь, Эрна?!
— Да, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, — это правда. Я ищу ее уже три года. Ты даже не представляешь, как она мне нужна.
Я подошел к окну, проводил последний луч заката. Мне всё было пронзительно ясно: и дружба Лаэрта, и любовь Флоры, и преданность Эрны. Цена им была одна — живая статуя моего деда.
— Бриан, не думай обо мне так. Не отворачивайся!
Внизу промчалась вороная тройка, запряженная в сани, за ней тянулся бесконечный след, который метель тут же принялась стирать с лица земли. Вот бы и по жизни так промчаться на тройке из ниоткуда в никуда, и никому ничего не должен, и никаких следов! И ни с кем не говорить, и никому не верить, и не ломать голову в бесплодных попытках разобраться, что у кого на уме! И никто не нужен, никто! Только пустота и свобода, и прямая бесконечная дорога…
— Ладно, ты заслужила. Подарю.
И я пошел, и уже взялся за ручку двери, за которой была пропасть, вечное и безвозвратное падение в пустоту, где нет никакой опоры, ни одной зацепки…
