Нелли задумалась. Она полагала, что страдает одна, но, кажется, мертвящая туманная субстанция из сна просачивалась наружу…
– Лесь, ты не бойся, а подойди и разбуди меня, если услышишь такое снова, – сказала она. – Ты прервёшь плохой сон и этим окажешь мне очень добрую услугу.
А потом в снах начала появляться Влада. Нелли чувствовала, что та пытается что-то ей сказать, но вместо слов слышала непонятное бормотание, словно они разговаривали на разных языках. Что-то знакомое слышалось в звуках речи Влады, но смысла Нелли не могла понять, как будто слова звучали в обратной прокрутке. Лишь собственное имя она угадывала сердцем в этом странном звукоряде…
Списав романтично-возвышенные заигрывания Кирилла на винные пары и праздничный ореол Женского Дня, Нелли поспешила с выводами. В беседах он стал всё чаще склоняться к личным темам и нередко ставил её в тупик. Он искусно подбирался к её сокровенным мыслям, грамотно и улыбчиво расставляя ловушки, а потом пригласил её на чашечку кофе. Нащупав в Нелли эту кофейную слабость, он эксплуатировал её, и небезуспешно.
В ни к чему не обязывающем походе в кофейню Нелли не усмотрела ничего преступного и согласилась. Переступать рамки дружеского общения она не собиралась, даже если Кириллу и хотелось большего. Снова май вьюжил черёмуховым и яблоневым цветом, светлые вечера сами томно и многообещающе звали на улицу, а над парками колыхалось эхо музыки. Культурная программа кофейни оказалась нескучной, Нелли с удовольствием слушала живые выступления музыкантов, а потом начался творческий вечер местной поэтессы Эльмиры Кушнир-Никольской – дамы с экстравагантными манерами и своеобразным представлением о декламации стихов: по её убеждению, поэзию непременно следовало читать гайморитным голосом и сквозь зубы. Нелли думала, что «демонические женщины» – те, чьи черты описала Тэффи в одноимённом рассказе, канули в лету, ан нет: одна из них – слегка осовремененная, но в основе своей всё та же – одаривала слушателей лучами своего вдохновения. Казалось, её очки вот-вот расплавятся на лице от пламенной экзальтации, которой бурлили строчки; Нелли заблудилась в загадочных, прихотливых метафорах и глубоких философских аллегориях, изливающихся из взволнованно дышащей груди автора. И, конечно, всё это – с истинно французским гайморитом и сквозь зубы. В обыденной прозаической речи сей носовой недуг бесследно излечивался, а при переходе на стихи снова одолевал поэтессу.
– Ну, и что за идею вы вложили в дискурс сегодняшнего вечера? – усмехнулась Нелли в ответ на задумчиво-испытующий взгляд Кирилла. – Что вы хотите этим сказать?
А тот, подперев щёку, созерцал её с лукавым вожделением кота, мечтающего о сметане.
– Нелли, вы – самый таинственный и глубокий из текстов, какие мне только доводилось интерпретировать. Вы – поэма, которую я пытаюсь перевести на доступный для понимания язык, но не могу ухватить суть… Простите, быть может, я слишком пафосен, но эта горечь, которая прячется в ваших глазах, для меня непостижима. Мне хотелось бы, чтобы вы больше улыбались.
– Мне трудно исполнить ваше желание. – От капучино остался только пенный налёт, и Нелли чертила пальцем по краю чашки, словно бы надеясь извлечь из неё хрустальное пение.
Ладонь Кирилла мягко накрыла её руку.
– Почему?
Как уснуть, если дождь бьёт тихонько по листьям?
Как забыть белоснежность твоих рукавов?
Ты придёшь, чтоб в груди моей светом разлиться –
Ясный лик меж бредовых теней моих снов.
Серый шорох небесной живительной влаги,
Тихий мир на душе от тепла твоих рук…
Это просто – смеяться от тьмы в полушаге,
Оборвав надоевший под рёбрами стук.
Расскажи, как тебе в новом мире живётся,
Что за сказки бормочет твой дремлющий сад?
Выпьем чай со смородиной, летом и солнцем:
За глоток – на земле десять лет прошуршат.
Десять лет – как куплет: песня-жизнь скоротечна,
Серебром вдоль висков пролетает, звеня.
А когда мои губы умолкнут навечно,
Рукавами, мой ангел, укроешь меня.
Приглушённое освещение медленно меняло оттенки, то проливая на лица фисташковое северное сияние, то румяня их розовой летней зарёй.
– Хм… Это ваши стихи? – Кирилл придвинулся чуть ближе, и на его лице отобразилась приличествующая моменту грустная задумчивость.
– Нет. Одного сетевого автора, Аланы Инош. – Нелли заказала себе ещё кофе, а к нему – творожный десерт в шоколадной глазури. – Её творчество очень созвучно моему нынешнему состоянию. Особенно в романе «Ты» много точек совпадения с моей ситуацией. Гляньте на досуге… Может быть, тогда вы поймёте, почему я не могу выйти с вами за рамки дружбы.
– Загадочно и интригующе. Намёк с дальним прицелом, – усмехнулся Кирилл. – Ладно. Если это поможет мне понять вас, то я готов перечитать всё, что она написала.
Она могла бы выдумать любой предлог, чтобы остановить эту полудружбу-полуфлирт между ними; в конце концов, могла даже просто отказать без каких-либо оправданий. Но умалчиваемая правда давно давила ей на плечи, не давая гордо поднять голову и вздохнуть легко и свободно, и Нелли выбрала такой замысловатый способ объяснения. Вместо двух слов «я лесбиянка» – десятки тысяч строк художественного текста, после которых Кирилл мог отвернуться от неё, а мог и отнестись с уважением. Нелли надеялась на последнее.
А тем временем у неё появилась своя страница в интернете. Из-за малой коммерческой востребованности поэтических переводов она сначала переводила «в стол», а потом решила опубликоваться на каком-нибудь литературном портале. Зарегистрировавшись на «Стихи.ру», она выложила свои варианты перевода Байрона, Шелли, Китса, Вордсворта, Блейка, Бёрнса, Теннисона, Уайлда; «замахнулась» она и «на Вильяма нашего Шекспира», а точнее, на его сонеты. Также она увлеклась поиском ранее не переводившихся поэтических текстов. Это было хобби, приносившее ей не доход, но творческое удовольствие. В школе и университете она сама пробовала писать стихи, потом забросила это занятие, но поэтическое мироощущение оставалось с ней всегда, пронизывая собой воздух, застилая небо, шелестя в кронах деревьев и блестя на воде. Его горечь и сладость были на изнанке реальности. Однажды под одним из её переводов появился комментарий от пользователя под ником Рыцарь Кот:
«А у вас есть своё творчество? Я думаю, переводить стихи способен только поэт… Почему-то мне кажется, что вы сами пишете».
