— Чего же тут плохого? Лучше молиться Огненной Черепахе, чем Желтой, лучше поклоняться солнцу, власти и богатству, лучше хоть во что-нибудь верить, чем идти в Лабиринт.
— Я гляжу, Лабиринт вам прямо-таки омерзителен!
— А тебе, когда ты на шапу смотришь, тошно не становится? — вопросом на вопрос ответила Шун.
— По-моему, шуаны довольны своим существованием.
— Скотским существованием, во-первых, а во-вторых, шуаны — это лишь переходная ступень к шапу. Не многим удается на ней удержаться. Однажды побывавший в Лабиринте непременно туда вернется. Впрочем, если ты не хочешь идти к рыбакам, уговаривать не будем.
— Нет, отчего же, я с удовольствием, тем более что и на шапу с шуанами, и на купцов я уже насмотрелся. А кстати, отчего это за вами погоня?
Шун на мгновение опустила глаза, потом, гордо вскинув голову, ответила:
— Ты вправе задать этот вопрос. Мы бежали от господина Анью. Он хотел сделать меня своей наложницей, но мои друзья, — она благодарно взглянула на Эхуаня и Итсу, — не допустили этого. Теперь он мертв, и купеческая община выслала погоню, чтобы отомстить нам. По их расчетам, слуги, убивая нас, должны вспомнить, что Закон еще существует и каждого, кто нарушит его, ждет возмездие.
— Это так, — почти в один голос подтвердили юноши, не сводя с Шун влюбленных глаз.
— Так ты идешь с нами?
— Иду.
* * *
— Устали, — сказал Эхуань, прислушиваясь к мерному дыханию уснувших товарищей.
— Давно в бегах?
— Сутки. Несколько часов удалось подремать вполглаза, но разве это отдых? Зато теперь до леса рукой подать, а там уж не найдут.
— Думаешь, рыбаки вас примут? У них ведь торговля с купцами, могут не захотеть отношения портить.
— Примут. У них, я слышал, много людей в океане гибнет. Да и в торговле больше купцы заинтересованы: рыбаки им и мясо, и рыбу поставляют. А ведь если захотят, могут и оружие, и посуду, и прочее, что необходимо, сами в Городе взять. Это раньше у купцов охрана была, а теперь по десятку слуг осталось: кто хочешь в Город входи — не остановят.
— А табу?
— Табу? Хм… Сегодня табу есть, а завтра и отменить могут. У нас вот тоже раньше запрет на черепах был, а теперь едим и нахваливаем. — Эхуань громко зевнул.
Я уже предлагал свои услуги в качестве караульщика, но по недоверчивым взглядам понял, что еще не заслужил этой чести, и потому напрашиваться не стал.
— Хорошо бы нам пересидеть здесь этот день, потом ночку, а там с утра пораньше и в лес двинуть. Вот только воды у нас нет. Нету воды… А без воды плохо ждать… — Эхуань говорил медленно, с трудом ворочая языком. Видно было, что его одолевает сон и только разговором он и спасается. — Плохо без воды. А до озера идти — как раз заметят. Уж около озера-то они наверняка двух-трех человек поставили. К вечеру хоть тени появятся, а сейчас в этом каменном капкане, как в печи… Жарко… — Голова юноши стала бессильно клониться на грудь.
— А что, купец ваш и правда дрянь был? — спросил я, чтобы вывести его из оцепенения.
— Анью-то? Да нет, купец как купец. То есть дрянь, конечно, но в общем не хуже других. Пока сюда не приплыли, вовсе нормальным был, иначе я бы к нему и наниматься не стал, — продолжал бормотать Эхуань, не открывая глаз. — А тут силу почувствовал. Мол, кто слово поперек, тому места на корабле не будет. Мол, плакала тогда твоя добыча, сиди в Городе всю жизнь, а о доме и не мечтай. Но он чудак был. Может, у меня и дома-то нету… Некуда, может, мне возвращаться-то…
Несколько минут Эхуань сидел молча, потом дернулся, открыл глаза, тряхнул головой:
— О, Красный дракон и Белый паук! Никак заснул?! — Он рывком вскочил на ноги. — Пойду погляжу, что там за стенами.
Я кивнул, любуясь его загорелым мускулистым телом. Посмотрел, как он ловко, бесшумно скользнул в лаз, и перевел взгляд на спящих.
Шун спала на плаще Эхуаня, закрывшись руками от палящих лучей солнца. Она лежала, свернувшись, как еж, так что видна была только грива волос и маленькие ступни — ступни человека, всю жизнь привыкшего ходить босиком. Итсу спал лежа ничком, широко раскинув руки и ноги, — в позе упавшего с большой высоты. Красивые ребята, подумал я с завистью и попытался вспомнить, сколько же мне лет. Тридцать, сорок, пятьдесят? Я чувствовал себя молодым и все же сам себе казался значительно старше моих случайных товарищей.
Кто я? Как меня зовут? Почему я здесь оказался? Огненная черепаха — солнце — застыло прямо надо мной, каменные стены сияли, словно золотые. Странное, наверно, зрелище: сидит человек в золотом кольце и не знает, кто он, откуда, зачем?
— Дигуан, внимание! Шун, Итсу, проснитесь! — внезапно услышал я громкий шепот появившегося Эхуаня. — Погоня близко, они уже обшаривают ближайшие здания. Если поторопимся, успеем улизнуть. Дигуан, с мечом обращаться умеешь? Не знаешь? Значит, не умеешь. Бери сверток и мой плащ, пойдешь вторым. Не медли, за мной.
Прогоняя дремоту, я успел заметить, как стремительно вскочил на ноги Итсу, как ловко Шун вырвала из ножен прямой блестящий меч, и, подхватив плащ, на котором она спала, и холщовый сверток с едой, бросился вслед за Эхуанем, исчезавшим в проеме лаза.
Он показал себя отличным бойцом, этот юноша с девичьим именем! Впрочем, он дрался за свою возлюбленную, а это, как известно исстари, удесятеряет силы бойца.
Я едва добрался до первых ступеней лестницы, когда он был уже внизу, поэтому мне не удалось рассмотреть драку во всех подробностях. Да, собственно, драки как таковой и не было. Мускулистое тело Эхуаня на моих глазах превратилось в некое подобие громадного пушечного ядра, которое, подскочив на последних ступенях лестницы, ударило в грудь мужчину, собравшегося подняться наверх. Потом «ядро» мгновенно распрямилось, и у него появились руки, сжимавшие копье. Второй мужчина, не успев понять, что случилось с первым, был оглушен ударом древка. Багровый рубец перечеркнул его лицо по диагонали от виска до скулы, и он безвольно осел на каменную площадку у основания лестницы.
Слыша за спиной недовольное ворчание Итсу, я кубарем скатился вниз и обнаружил, что путь свободен. Подхватив копье одного из поверженных противников, я припустил за Эхуанем, который, не оглядываясь, бежал к какому-то приземистому зданию с многогранной башенкой. За мной следовала Шун, а чуть левее, рыча и поминая двухвостую гадюку, продирался сквозь колючий кустарник Итсу.
Отчетливо помню, что, обогнув дом с башенкой, мы пробежали сквозь узкие увитые лианами ворота, затем, помогая друг другу, перелезли высокую ограду, на мощных столбах которой были установлены вазоны в виде чуть приплюснутых черепов, взобрались по лестнице с обколотыми ступенями и наконец увидели в просветах между зданиями спасительную зелень леса. Правда, как мы скоро убедились, это был еще не настоящий лес: тут и там сквозь наплывы папоротника, кустарника и молодых деревьев можно было разглядеть остатки зданий и заборов, угадать направление улиц.
