— Тебе это только казалось, Геборий.
Она видела, что внутри старика происходит борьба. По сути, эта борьба никогда и не прекращалась.
«Мы прошли с тобой по землям, обезумевшим от войны, и все это время каждый из нас воевал с самим собой. Дриджна — всего лишь зеркало, поставленное перед нами…»
— А знаешь, Геборий, я от тебя научилась одному полезному качеству.
— Какому же?
— Терпению, — ответила Фелисина, дав знак Леому продолжать путь.
Через какое-то время они подошли к новой цепи выветренных скал. Было трудно себе представить, что в давние времена здесь совершались священные ритуалы. На поверхности скал отсутствовали какие-либо изображения и письмена, а валуны лежали хаотично.
И все же Фелисина ощутила: место полно духов, некогда сильных, теперь превратившихся в отзвук. Они просто следили за путниками, как смотрит слабый и больной человек, у которого хватает сил лишь приподнять голову. За скалами начиналось обширное понижение. Леом рассказывал, что именно там море умерло окончательно. Сейчас над впадиной висело густое облако пыли.
— Оазис находится почти в самом центре, — сказал Леом, который теперь шел рядом с Фелисиной.
Она молча кивнула.
— Нам осталось пройти меньше семи лиг.
— У кого из вас вещи Шаик?
— У меня.
— Отдай их мне.
Леом молча снял с плеча мешок, развязал тесемки и начал выкладывать вещи убитой пророчицы. Небогатая одежда, простенькие кольца, серьги, браслеты. Последним Леом достал кинжал с тонким заржавленным лезвием. Только острая кромка была свободна от ржавчины.
— Меч Шаик ожидает тебя в лагере, — сказал Леом. — Позволь тебе подсказать: браслеты пророчица носила только на левом запястье, а кольца — на левой руке.
Он ткнул пальцем в переплетенные кожаные шнурки.
— А их она носила на правой руке.
Взгляд Леома стал суровым и непреклонным.
— Тебе следует надеть все, как я сказал. Без изменений.
— Чтобы обман удался? — улыбнулась Фелисина.
Леом вперил глаза в землю.
— Тебе могут… воспротивиться. В особенности верховные маги.
— Которые готовы подогнать общее дело под свои прихоти, создать противоборствующие кучки единомышленников и начать войну за власть внутри лагеря. Они бы уже начали эту войну. Их останавливает неопределенность: маги не знают, жива Шаик или нет. Но поле битвы у них готово.
— Пророчица… — выдохнул Леом.
— Наконец-то ты с этим согласился.
Леом поклонился.
— Никто не смеет отрицать силу, снизошедшую на тебя, и все же…
— И все же сама я не открывала священной книги.
— Нет, не открывала.
Фелисина оглянулась. Тоблакай и Геборий стояли неподалеку, прислушиваясь к их разговору.
— То, что должно мне открыться, находится не на страницах книги Дриджны, а внутри меня. Сейчас еще рано.
Она вновь заглянула Леому в глаза.
— Ты должен мне верить.
Фелисина видела, как напряглось его лицо.
— Тебе всегда было трудно решиться на это. Правда, Леом?
— Кто это сказал?
— Мы оба.
Пустынный воин молчал.
— Тоблакай!
— Слушаю тебя, возрожденная Шаик.
— Как бы ты убедил того, кто сомневается?
— Мечом.
Геборий пренебрежительно хмыкнул.
— А ты? — спросила Фелисина. — Что бы ты сделал с сомневающимся?
— Ничего. Я продолжал бы жить, как живу, и, если бы я оказался достойным доверия, сомневающийся рано или поздно сам поверил бы мне.
— Если только…
— Если только человек вообще никому не верит. И в первую очередь — себе.
Фелисина выжидающе смотрела на Леома.
— Ты не можешь силой заставить другого поверить тебе, девочка. Он будет тебе повиноваться, но повиновение — это не вера.
— Леом, ты рассказывал мне о странном человеке. Он ведет остатки армии и несколько десятков тысяч беженцев. Они делают все, что он велит, и безраздельно верят ему. Как этому человеку удалось добиться такого доверия?
Леом покачал головой.
— Ты когда-нибудь следовал за таким вожаком?
— Нет.
— Значит, ты по-настоящему ничего не знаешь.
— Не знаю, пророчица.
Зайдя за скалу, Фелисина сбросила с себя прежние лохмотья и облачилась в одежды Шаик. Она надела на себя простые украшения, показавшиеся ей странно знакомыми. Собрав остатки старой одежды, Фелисина смотала ее в тугой комок и зашвырнула подальше. Она долго стояла одна, разглядывая теряющуюся в пыли впадину, затем вышла к спутникам.
— Идемте. Верховные маги начали терять терпение.
— Твой новый первый помощник утверждает, что до Фалара всего несколько дней ходу, — сказал Калам. — Все только и говорят о попутных ветрах.
— Обычное дело, — ответил капитан. Вид у него был довольно кислый.
Ассасин наполнил кружки. Хотя раны, нанесенные капитану телохранителем казначея, почти зарубцевались, он не вставал с койки. Рана на голове оказалась серьезнее поврежденных рук. Когда капитан говорил, он почему-то вздрагивал, хотя речь его была ясной и связной. Но цепочки слов выходили из его рта с заметным трудом. Былое красноречие к нему не вернулось, однако разум капитана оставался таким же острым и восприимчивым.
Интуитивно Калам чувствовал, что его присутствие придает капитану силы.
— Вчера под вечер впередсмотрящий заметил судно, идущее следом за нами. По его мнению — малазанский грузовой корабль. Если парень не ошибся, этот корабль обогнал нас ночью, пройдя без огней. Во всяком случае, утром его нигде не было видно.
Капитан усмехнулся.
— Не сомневаюсь, на том корабле тоже ломали головы, кто мы такие. А вдруг пираты?
Калам глотнул разбавленного вина.
— Минувшей ночью умер последний военный моряк. Что у тебя за лекарь на судне? Их же можно было спасти.
— Мне он тоже не по нраву. Вечно нужно поддать коленкой под зад, чтобы начал шевелиться. Пришли его сюда, я ему мозги прочищу.
— А что толку? Тех ребят уже не вернешь. Да и он лежит мертвецки пьяным. Дорвался до пиратского эля.
В глазах капитана что-то вспыхнуло, будто луч маяка, предупреждающий о мелях.
— Я так понимаю, не все на корабле гладко, — сказал Калам.
— Конечно. У капитана голову перекосило, кто ж станет отрицать! Язык весь в колючках. А в ушах — будто желуди в перегное, из которых вот-вот вылупится невидимое. Вылупится!
— Ты бы мне хоть рассказал, что к чему. Это же твой корабль.
— Что я тебе расскажу? Что? — Дрожащей рукой капитан потянулся к кружке. — Нельзя удержать то, что далеко отсюда. Я так всегда говорю. И от удара нельзя удержаться. Вот желудь и выкатился и полетел неведомо куда.
