Эти слова наконец нарушили неподвижность Сэйида. Он отвернулся, к горлу подступила желчь, едкая, горькая.
Лани закричала — жалкий, полный ужаса крик.
— Поцелуй своего спасителя, — прохрипел Зиад голосом зверя. Он начал кашлять, задыхаться. — Всего разочек.
— Помогите! Помогите!
Мольбы девочки прекратились, им на смену пришли придушенные звуки ужаса, мокрый клёкот.
Сэйид попытался не вслушиваться в рвотные позывы брата, в завывания девочки, в заключительный, жестокий мокрый хрип, за которым последовала благословенная тишина.
Сэйид посмотрел на равнины, на темноту, на дождь, и попытался сделать разум таким же пустым, как и свои чувства.
— Готово, — наконец сказал Зиад.
Сэйид собрался с духом и обернулся.
Его брат, чьё тело впервые за последние десять дней казалось нормальным, стоял над бесчувственной фигурой девушки. На земле она казалась крошечной, вытянув руки, запрокинув голову, как сломанный цветок. Открытые глаза смотрели на дождь. С уголка губ свисала ниточка чёрной желчи. Щупальце тёмной субстанции скрючилось, как живое, и исчезло во рту.
— Она была девочкой, — сказал Сэйид. — Просто девочкой.
— Я знаю! — моргнул Зиад. — Ты думаешь, я не знаю? Это цена, которую я должен платить, чтобы сдержать проклятие. Он держит меня между мирами, чтобы убедиться, что я сделаю свою работу и найду сына.
— Мефистофель?
Прогремел гром и тьма, казалось, почернела.
— Не произноси это имя! — зашипел Зиад. Он огляделся кругом, широко распахнув от страха глаза.
Где–то на равнине собака, Король, взвизгнул от боли.
— Мы не можем больше так продолжать, — безэмоционально сказал Сэйид. — Я не могу.
— Мы получим избавление, — уверил Зиад. — Нужно только найти его сына. Потерпи ещё немного.
За годы, что они искали сына Кейла, все попытки найти его с помощью магии не дали никаких результатов; консультации с мудрецами и пророками им ничем не помогли. Казалось, что сын просто исчез из Мультивселенной. Но недавно прорицания Зиада навели их на легендарного Оракула из аббатства Розы.
— Оракул знает, как найти его, — сказал Зиад.
Сэйид посмотрел мимо брата на девочку, Лани, по–прежнему лежавшую в траве среди трупов своей семьи. Он надеялся, что Оракул знает. Сэйид просто хотел уснуть. В жизни не хотел ничего сильее. Его брат превратился в чудовище, служа лорду Кании. Сэйид превратился в чудовище, служа своему брату.
Коты появились из мрака, их лапы и морды были измазанны пёсьей кровью. Они остановились, сели и стали вылизываться, глядя на Сэйида с Зиадом.
Сэйид не хотел видеть останки собаки, если от неё вообще что–то осталось. Он снова повернулся к брату и увидел, что тот глядит на котов.
— Почему мы продолжаем это делать, Зиад? Я так устал.
Зиад оторвал взгляд от окровавленных кошек.
— Потому что мы должны. Потому что мой договор с ним — единственная наша надежда. И потому что мне становится хуже.
* * *
Деррег, приёмный отец Васена, похоронил Варру на общем кладбище, на холме в восточной части долины. Когда Деррег умер, Васен похоронил его рядом с Варрой. Они с матерью были знакомы совсем недолго, но Деррег настаивал, чтобы его похоронили рядом с Варрой на холме, а не в катакомбах под аббатством.
Их могильные камни ничем не отличались от других надгробий на кладбищенском холме — куски известняка, на которых были вырезаны расходящиеся лучи встающего солнца.
Васен присел перед могилами. Он достал две бледных орхидеи, какие росли у подножия гор, и положил по одной на каждую могилу.
— Покойтесь с миром, — сказал он. — Я вернусь, когда смогу.
Он встал, обернулся и окинул взглядом долину внизу. Аббатство Розы находилось в глубокой, поросшей лесом долине, во впадине, скрытой среди Грозовых вершин. Сотни лет назад Оракул, тогда ещё просто ребёнок, привёл сюда первых паломников и сказал им, что это место под защитой и Шадовар не сумеют его найти.
— Мы будем светом в их темноте, — сказал он, по крайней мере, так утверждала легенда.
И, как и прочие утверждения Оракула, эти слова оказались правдивы. Долину не беспокоили враги, а её местоположение оставалось тайной для всех, кроме избранного числа верующих.
Окружённая с трёх сторон потрескавшимися утёсами из известняка, граничившими с пологими склонами поросших соснами гор, долина казалась отдельным маленьким миром, пятнышком света в сердце тени, единственной в своём роде, как редко видимое солнце. Васен любил её.
Из расщелин в восточных и северных склонах с тающих ледников текли пенные водопады, с рёвом низвергаясь на дно долины. Бурлящие воды сливались в быструю реку, рассекающую долину и текущую далее вниз. От русла отходили меньшие ручьи и потоки, питая богатую растительность долины. Местность была усеяна многочисленными прудами, неподвижные воды которых были похожи на тёмное зеркало.
Васен бросил последний взгляд на могилу матери, на могилу Деррега, и пошёл вниз по склону. Когда он достиг подножия, он выбрал одну из многочисленных тропинок, пересекавших сосновые леса. Пилигримы десятки лет шагали этими тропами. В ветвях порхали невидимые птицы; скоро они отправятся на юг в поисках более тёплого воздуха.
Время от времени лесной покров достаточно редел, чтобы сквозь него можно было увидеть серое, цвета старого металла небо, как будто Шадовар заковали весь мир в доспехи.
Несмотря на непроницаемый купол небосвода, вера Васена позволяла ему чувствовать местоположение солнца. Он всегда знал, где сможет найти свет. И всё же в тенях ему было удобно, даже уютно. Он относил это на счёт своей крови и редко тревожился по этому поводу.
Васен почти привык к двойственности своего существования. Он говорил себе, что его связь сразу со светом и с тенью даёт ему лучшее понимание обоих. Он существовал на перекрёстке света и тени, был созданием обоих, но служил лишь одному.
Рука потянулась к священному символу, который дал ему Оракул. Серебро под чернотой, свет под темнотой.
— Куда ты отправишься, когда я умру? — спросил его Оракул.
Васен пнул засохшее дерево и нахмурился. Он с трудом мог представить смерть Оракула. Оракул был путеводной зведой жизни Васена. Васен поклялся защищать его. Без Оракула, без этой клятвы, что ему остаётся? Кем он будет?
Он не знал. Друзей и семьи у него не было. Без цели…
Он глубоко вздохнул, чтобы избавиться от дурных мыслей. Воздух был пропитан запахом хвои и диких цветов, запахом дома.
— Мудрость и свет, отец рассвета, — тихо сказал он. — Мудрость и свет.
Впереди луч солнца пронзил покров теней и прочертил линию сквозь сосны, золотая тропа протянулась между спрятанным солнцем и спрятанной долиной.
Васен прошептал благодарность и поспешил к свету. Он поднёс руку к свету и теплу луча. Тени потекли с его тёмной кожи, лезвие амонаторова солнца и тьма в его крови слились в свете.
Луч продержался лишь несколько мгновений, прежде чем небо снова поглотило его, но этого было достаточно. Отец рассвета услышал его и дал ответ.
Приободрившись, Васен вместо собственных забот задумался о паломниках, которых скоро должен был повести во тьму.
Он просил Амонатора о мудрости и силе, молился, чтобы его сияния и мечей рассвета было достаточно, чтобы позаботиться об их безопасности.
Одиночество Васена нарушил чей–то голос.
— Здравствуй, меч рассвета.
От удивления на коже Васена вспыхнули тени. Он обернулся и увидел в нескольких шагах позади себя одного из паломников. Мужчина пришёл с последней группой из раздираемых войной Долин.
— Да сохранит тебя свет, — сказал Васен, который пришёл в себя достаточно для обычного приветствия между верующими. — Ты заблудился? Я могу проводить тебя в аббатство, если…
Мужчина улыбнулся и подошёл. На нём был серый плащ, тёмные штаны и просторная рубаха. Упругий шаг его стройного тела был скупым и экономным.
— О, я блуждал годами. Но сейчас, наверное, нашёл свой путь.
Глаза мужчины поразили Васена — молочные шары без зрачков. Васен принял бы его за слепого, не двигайся мужчина с такой уверенностью. Его лысую голову, чисто выбритое лицо и обнажённую шею украшали татуировки — спирали, линии и вихри, складывающиеся в карту на коже. В одной руке он сжимал дубовый посох, по длине которого тоже тянулись линии и спирали.
— Я не услышал, как ты подошёл. Орсин, не так ли?
— Так я называю себя в эти дни. А ты Васен.
— Да. Здравствуй, — сказал Васен, протягивая руку.
Хватка Орсина, казалось, способна была раздавить камни.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил Орсин. — Я просто… гулял по долине.
Обычно Васен предпочитал готовить свой дух и свой разум в одиночестве. Но он вспомнил о словах Оракула: «Всё меняется, Васен».
