— Открой рот. Я тебя приложил слишком сильно, да и не одного тебя. Надо было стрелять быстро. А твоей точности у меня нет.
Лицо Мак-Кленнона осунулось от усталости. Ему не пришлось спать. Больше воды попало на пол, чем Маусу в рот.
Маус сглотнул, но слишком поздно, во рту все же остался горьковато-кислый вкус аспирина. Он сплюнул.
— Ты бы объяснил мне.
— Меня загнали в угол, Маус. Мне пришлось делать выбор. Ты как раз дежурил, вдруг появился Старик и выложил на стол все карты.
— Бэкхарт? Наш бесстрашный вождь, который так и родился без языка?
— Да. — Мак-Кленнон слово в слово повторил рассказ Бэкхарта об угрозе миру от центральной расы.
— Ты ему поверил?
— Он был убедителен.
— Он всегда убедителен. И не становится от этого меньшим лжецом. Здесь с ним никто не сравнится.
Мак-Кленнон был удивлен. Ему казалось, что Маус разделяет его веру в то, что адмирал, в сущности, правдив.
— И все же эта басня проливает определенный свет на странные события на Луне-Командной за последние четыре-пять лет. Я ведь не купился на сказки о том, что улантиды снова готовятся к нападению. Ты уверен, что он говорил правду?
— Ты бы видел его глаза, когда он описывал записи, сделанные улантской разведкой. Но что меня действительно убедило — это когда он сказал, что клаймеры расконсервируют.
— Правда?
— Точно.
— Ого. А что ты об этом знаешь? — Маус задумчиво покачал головой. Это было нелегко, учитывая, что он лежал навзничь на грязном полу. — Ты собирался объяснить мне, почему я валяюсь в этой грязи, связанный так, что не могу даже задницу себе почесать.
— Я встал перед выбором, Маус. — Голос Мак-Кленнона потерял всякое выражение. — Предать либо флот, либо звездоловов. Когда услышал о смерти Ярла.
— Я что-то тебя не понимаю, Томми. Кажется, ты и сам себя не понимаешь. Ты теряешь стабильность. Надо бы доставить тебя в Психоцентр.
— Знаю. Я вполне понимаю, что со мной происходит. И не могу остановить. — Он на мгновение закрыл глаза. — Но я могу затормозить процесс. Я должен. Потому что Ярл покончил самоубийством, значит, остаются только двое, кто может сообщить Бэкхарту координаты Верфей, а он пытается блефовать и заявляет Граберу, что если рыбаки не сдадут ему Звездный Рубеж и траулеры, то он разнесет их сверхновой. Эми, я и, быть может, ты — единственные, кто может сообщить ему координаты.
— Только не я, Томми. Этого мне никто не рассказал. Они не доверяли мне настолько, насколько доверяли тебе. Да и не должны были.
— Я не знал этого наверняка, иначе я мог бы оставить тебя в парке. Нет. Не мог бы. Ты слишком хорошо знаешь Город Ангелов. Ты нашел бы меня.
— Черт возьми, скажи мне, что ты делаешь?
— Я хочу обменять Звездный Рубеж на звездоловов.
— Что?
— Я собираюсь скрываться до тех пор, пока Луна-Командная не согласится оставить сейнеров в покое. Письменно. Публично. Тогда я сообщу адмиралу, где находятся Верфи, и он сможет обменять их на Звездный Рубеж. И проигравших не будет — кроме меня.
— Да ты спятил, Томми. Тебе этого не вытянуть. У него слишком много времени. А когда он тебя поймает, зажарит живьем.
— Нет, он будет со мной чертовски мил. Ему нужно будет еще заставить меня говорить. Здесь у него нет психозонда, а к физическим методам он, быть может, не сразу приступит…
Мак-Кленнон принял свое решение внезапно. И с тех пор каждую секунду ему приходилось обдумывать бесконечные ходы и способы выиграть. Он рассчитывал, что ему придется скрываться около недели.
Он решил на все это время залечь на дно и выйти только сейчас, чтобы сделать то, без чего никак не обойтись. Нет движения — нет следа, на который может напасть охотник.
— Мне нужно отлить, Томми. Очень нужно. — Маус огляделся по сторонам. — Боже! Да это та самая дыра, где сангарийцы прятали очищенную звездную пыль!
— И этого не было в наших отчетах. Что ты собираешься делать, Маус? Прыгнуть на меня при первой возможности? Или переждешь?
Маус просто посмотрел на него. Он натянул на себя свою маску игрока в покер. Мак-Кленнон слабо усмехнулся и перерезал веревки, стягивавшие лодыжки Мауса.
— Отлей в углу.
— Без рук?
— Они у тебя связаны спереди. Не заметил?
На губах Мауса мелькнула едва заметная улыбка.
— Ты слишком долго ошивался около меня. Становишься слишком крутым.
— Иди делай свое дело.
— Ну и провоняет же это место.
— Не сомневаюсь.
Они находились в погребе с земляным полом, где и без того было достаточно сыро и порядком пованивало.
Маус, спотыкаясь, побрел в угол.
— Проклятие, ноги как ватные.
Он расстегнулся, прислонился к стенке и, тяжело дыша, помочился.
Действие парализатора могло нарушить работу организма на несколько дней.
Закончив, Маус повернулся.
— Ну, хоть от этого освободился.
Мак-Кленнон позволил Шторму сделать три шага, после чего выстрелил ему в бедро.
— Твою мать, Томми! Зачем ты это делаешь?
— Приходится.
— Да, ты становишься жестким, приятель.
— Компания у меня такая.
Мак-Кленнон бросил взгляд на сангарийку. Она уже пришла в себя и наблюдала за происходящим холодными стальными глазами. Он развязал ей щиколотки.
— Твоя очередь.
Она встала и молча отправилась в угол. Когда Мак-Кленнон парализовал и ее, она не удивилась и не произнесла ни слова жалобы.
— А она какого черта здесь делает? — спросил Маус.
— Ну, скажем, это карта, которую я прячу в рукаве.
Ни она, ни Маус не знали о гибели Метрополии. Ей можно было сказать об этом и отпустить. Ее ответные действия могли отвлечь внимание преследователей.
Эми не приходила в себя целую вечность, и с ней он старался быть как можно мягче.
Как только она очнулась, ему пришлось об этом пожалеть.
Ее он не связал. Не видел необходимости.
Они с Маусом играли в шахматы, фигурами были клочки бумаги, которые передвигались по клеткам, нацарапанным на полу. Томас делал за Мауса его ходы и, как всегда, проигрывал.
— Сзади, — шепнул Маус.
Зашелестела одежда.
Томас метнулся в сторону, перекатился по полу, схватил парализатор и выстрелил. Эми застонала и рухнула, выронив кусок железной трубы, которую уже заносила над его головой. Фигуры рассыпались.
Мак-Кленнон связал ее с огромным трудом: у него отчаянно тряслись руки. Сознания она не потеряла, но говорить отказывалась. Ни Маус, ни сангарийка не произнесли ни слова.
Мария только улыбнулась тонкой жестокой улыбкой.
