Переодеться в них Небожителям предстояло после посещения Древа, и еще совсем недавно обычай этот представлялся Ильяс лишенным какого-либо смысла. Как и большинство детей, она возмущалась тем, что сначала они просят Древо исполнить заветное желание, а потом спешат надеть чужую личину, дабы оно не могло отыскать человека и исполнить его просьбу. В результате неизбежной путаницы Древо могло, например, Дадават наградить хорошим женихом, о котором мечтала Ильяс, и без того высокому Ридроку прибавить полпяди роста, столь недостающих для полноты счастья Бокко, а Нганью лишить и без того не слишком-то заметных округлостей в нужных местах, вздумай Усуглас попросить избавить его от лишнего веса.
Жрецам и взрослым стоило большого труда объяснить эгоистичным чадам, что следующий за обращением к Древу маскарад как раз и устраивается для того, чтобы люди хотя бы раз в году ощутили зависимость друг от друга. Ведь, только желая счастья и благополучия окружающим, они в меру своих сил уменьшали риск свалиться замертво оттого, что кто-то надумал свести счеты со своим старинным недругом.
«Пусть каждый попросит у Древа для других того, что желал бы получить сам, — учил их в школе умерший в прошлом году жрец с добрыми, слезящимися от старости глазами. — Всегда поступайте со своими ближними так, как хотели бы, чтобы они поступили с вами, и мир наш станет подобен саду Белгони — вечно улыбающейся Богини счастья».
«Мы поняли», — отвечали дети и, сговорившись между собой, просили у Древа Исполнения Желаний длинногривого пони, новое сари с золотым шитьем или тугой лук с костяными накладками, полагая, что сумеют справедливо разделить эти чудесные вещи, если только те попадут им в руки.
Ильяс усмехнулась, вспоминая детские благоглупости, а потом взгляд ее упал на поднимающихся по пологой лестнице Усугласа и Дадават, и она порадовалась тому, что желания, высказанные Древу, исполняются не так уж часто. Иначе кто-нибудь из присутствующих на карнавале Небожителей непременно бы обнаружил обвившуюся вокруг шеи кобру, предназначенную ее подругой своему грузнотелому жениху. Неизвестно, впрочем, сумела бы она сама проявить столько же выдержки, сколько Дадават, если бы ей предстояло делить ложе с этакой истекающей потом тушей.
Парило между тем и впрямь немилосердно, так что не только Усуглас, но и добрая половина неспешно поднимавшихся с террасы на террасу Небожителей утирались украдкой пестрыми платками и вполголоса ругали чародеев, не умеющих справиться с приближающейся грозой. Ругали, конечно же, напрасно, поскольку те, надобно думать, и так делали все от них зависящее, но сладить с ненастьем удавалось далеко не всегда, и правильнее было бы поблагодарить их за то, что гроза не разразилась с утра. И все же она приближалась. Сочная зелень пальм и широколистых рододендронов пожухла и словно бы запылилась, над морем стояла туманная дымка, а изящные очертания кремово-белых куполов дворца колебались в раскаленном воздухе, и даже густая тень от высоких лавровых деревьев, которым искусные садовники придали форму кубов, не приносила облегчения. Становившаяся все громче перекличка тамтамов и перезвон бубнов резали слух, а болтовня Ридрока напоминала надоедливое комариное зудение. Говорил он, в общем-то, о вещах интересных: о пришедшем из земли пепонго караване слонов, о возобновившихся стычках на границе с Кидотой и назначенном на завтра соревновании боевых колесниц, — однако все это в его изложении выглядело так серо и пресно, что Ильяс вскоре перестала прислушиваться к словам спутника и лишь иногда, для приличия, в меру восторженно ахала и переспрашивала: «Да ну? В самом деле? Не может быть!..»
Но вот наконец все семь вымощенных шестиугольными плитами садовых террас, с бассейнами их и каскадами, зарослями стриженых, образующих подобие лабиринта кустов и живописными группами деревьев, беседками, коридорами из вьюна и виноградных лоз, скамьями, гротами, изваяниями Богов и Богинь, остались позади, и глазам Ильяс открылось усыпанное розовыми цветами священное Древо. Посаженное на вершине холма перед дворцом, когда великолепного императорского сада — гордости Мванааке — не существовало еще и в задумке, оно поражало воображение не только своими размерами, но и формой. Могучий — три взявшихся за руки человека не обхватят — ствол на высоте десяти — двенадцати локтей растраивался, и три колонноподобные, уходящие вертикально вверх ветви венчала пушистая, похожая на облако крона. Имелась, разумеется, и легенда, помогавшая глядящим на священное Древо уяснить строение мира в том его виде, который соответствовал представлениям ныне здравствующих жрецов Мавуно.
Ствол олицетворял Великого Духа, создавшего усилием бестелесной воли или породившего из небытия — тут мнения расходятся — телесный мир и три обустроивших его Божественных начала. Одним принято было считать Тахмаанга — Отца Богов, вторым — Нгуру — Мать Богов, а третьим — Неизъяснимое Мбо Мбелек. Хаотическое это начало, прикидывавшееся то Тахмаангом, чтобы соблазнить Мать Богов, то Нгуру, чтобы завоевать любовь Отца Богов, в зависимости от принятого им образа, соответственно, и зачинало или рождало Богов со столь же переменчивым и вздорным нравом. Богов было много — столько же, сколько ветвей на священном Древе, считать которые категорически запрещалось. От этих-то Богов и пошел род человеческий — листья Древа, о значении цветов и плодов которого хитроумные жрецы до сих пор не могли прийти к единому мнению.
Дожидаясь, пока подойдет их очередь приблизиться к Древу Исполнения Желаний, Ильяс с любопытством присматривалась к группе Небожителей, успевших уже пройти предписанную церемонию. Императора среди них, как и следовало ожидать, не было, хотя по традиции ему надлежало обратиться к Древу первым, едва солнечные лучи коснутся верхушки кроны, и до полудня пребывать поблизости, дабы Небожители могли, буде возникнет у них такое намерение, адресовать свою просьбу не только Богам, но и наместнику их на земле. Когда-то, если верить преданиям, к Древу могла обратиться любая пара: Небожители, обитатели столицы или паломники, пришедшие с окраин Мавуно, — причем императору вменялось в обязанность выслушивать всех своих подданных, с какими бы просьбами, жалобами и обидами они к нему ни обращались, от рассвета до заката. Легендарные эти времена, впрочем, давно уже безвозвратно миновали, и опасавшийся покушений на свою жизнь Димдиго, обратясь к Древу, поспешил скрыться во дворце еще до того, как ворота в императорский сад будут распахнуты. Говорили, правда, будто он любит бродить вечером в маскарадном костюме среди веселящихся Небожителей и слушать разговоры представителей знатных семейств столицы, но верилось в это с трудом.
