Не было подле Древа и Верховных жрецов храмов Тахмаанга и Нгуры, казначея и судьи, военачальников и флотоводцев, и лишь дряхлый Кальдука приходил сюда и, опираясь на изогнутый посох, стоял, безмолвно взирая на проходящие мимо пары, как делал это десять, двадцать и тридцать лет назад, со времен назначения его императорским летописцем. Рядом с ним наслаждались напитками несколько только что прошедших церемонию пар, а чуть дальше уже начали Появляться люди в маскарадных костюмах, чьи лица закрывали искусно выполненные маски тигров и львов, гиен, крокодилов, ибисов и павианов.
Будучи впервые, девяти лет от роду, допущенной к Древу, Ильяс, глядя на маскарадные костюмы, думала, что каждый из присутствующих носит маску своего первопредка, и была разочарована, узнав, что именно этого-то делать и не положено. А потом до нее дошло, какой простор для всевозможных проказ и розыгрышей открывается на карнавале всякому, кто не дурак пошутить, и начала готовиться к празднику Цветущих Деревьев так, как ни один возничий не готовился к финальному заезду колесниц. Зато и хохотали подруги над ее проделками до колик в животах и вспоминали их чуть не до сезона дождей. Выжидательно поглядывали они на нее и нынче, и не только они, но и оксары. И была у Ильяс в запасе пара шуточек… Она склонила голову, встретившись глазами с Кальдукой, и тот улыбнулся ей, признав в красивой, сильной и совсем уже взрослой девушке крохотную девчушку, любившую дергать его за остроконечную вьющуюся бородку, и в те-то времена совершенно седую, а теперь ставшую к тому же еще редкой и тощей, словно у старого больного козла.
Нет, не удерет она сегодня штучек, из-за которых будет за ней гоняться разъяренная толпа по всем семи террасам императорского сада, подумала со вздохом девушка и, повинуясь призывному знаку жреца, двинулась рука об руку с Ридроком к Древу Исполнения Желаний. Полной грудью вдохнула сладкий аромат розовых цветов и, раскинув руки, всем телом прижалась к могучему шероховатому стволу. Потерлась щекой о бронзовоцветную кору, разглядела кроху муравья, спешащего куда-то ввысь по своим муравьиным, конечно же неотложным, делам, и тихо прошептала: «Расти, родное мое, расти!» Представила, как ее мать, мама, которую она никогда не видела, ибо та умерла, так и не услышав первого крика дочери, прижималась лицом к этому же стволу. И бабушки, и прабабушки, и деды с прадедами…
Вай-ваг! Это Древо значило для нее больше, чем честь клана, больше императора, его великолепного сада, дворца и всех храмов Мванааке. Это было живое олицетворение родины и преемственности поколений. И в том, что оно действительно живое, а не абстрактный символ, форани тотчас же убедилась, ощутив, как ощущала это из года в год, что струящаяся в недрах ствола сила внезапно коснулась ее, наполнив светлой и чистой, бьющей через край радостью. «Спасибо, родное! Живи тысячу лет, на радость нам и нашим потомкам!»
«Живи и ты. И будь счастлива», — прошелестело Древо, осыпая уходящую девушку розовыми лепестками.
— На счастье! На счастье! — дружно закричали ожидавшие встречи с Древом Небожители.
— Мне надо кое о чем поговорить с Кальдукой, — предупредила Ильяс Ридрока и, не дожидаясь его возражений, направилась к старому летописцу.
— Здравствуй, ваг-джо! Здравствуй, глубокоуважаемый дедушка! — Форани с поклоном присела перед стариком, складывая ладони лодочкой.
— Здравствуй, малышка, — приветствовал девушку дряхлый летописец, ласково накрывая ее руки невесомой своей ладонью. — Здравствуй, внучка. Экая ты стала статная да пригожая…
Никакого родства между кланом Леопарда и кланом Стоячих Камней не было, и старый летописец, последний в своем роду, знал это лучше, чем кто-либо. Но, назвав когда-то давным-давно Ильяс своей внучкой, не пожелал исправить допущенную по рассеянности ошибку. Девушка же, с малолетства привыкнув относиться к Кальдуке как к деду, всерьез обиделась и рассердилась на Газахлара, когда тот попытался объяснить ей, что подобное обращение к чужому мужчине выглядит в ее возрасте по меньшей мере странно. «Ну и пусть! — упрямо ответствовала она. — Если я сама не вижу в этом ничего странного, так и другие переживут». И Небожители пережили. А кое-кто действительно стал считать Ильяс внучкой Кальдуки. Двоюродной или троюродной — кому охота разбираться в чужих родословных? Особенно ежели учесть, что и у самого Димдиго в этом отношении не все было в порядке…
Знакомство же Кальдуки с названой внучкой состоялось на смертном одре ее матери. В кажущиеся теперь уже незапамятными времена императорский летописец частенько заглядывал во дворцовую школу и рассказывал оксарам и форани различные эпизоды из истории Мавуно и Мванааке. Он умел говорить интересно, этот чудной старик, и рассказы его здорово отличались от набивших оскомину описаний победоносного шествия имперских войск по Южному континенту. Потому-то, вероятно, ему и намекнули, что негоже смущать неокрепшие умы сомнительного толка побасенками, выслушав которые детишки начинают задавать учителям неудобные, а порой и каверзные вопросы.
Одной из форани, особенно любившей эти самые вопросы задавать, была будущая мать Ильяс. Узнав, что Кальдука более в школе не появится, она подговорила подруг навестить старика в его особняке. А когда тот внезапно заболел, да так, что, казалось, душа его вот-вот покинет бренное тело, стала приходить к нему одна и даже привезла в своем паланкине старуху-травницу, о которой в народе ходили легенды, а Небожители, как водится, отзывались с презрением. Старухины ли взвары и примочки помогли императорскому летописцу, или же раздумал Тахмаанг призывать его для отчета о содеянном, но он, как бы то ни было, выздоровел. И в свою очередь, узнав, что роды у его «любознательной подружки» ожидаются тяжелыми, не только сам прибыл в дом Газахлара, но и приволок императорского лекаря. Последний совершил истинное чудо: спас маленькую Ильяс, которую предусмотрительные жрецы успели уже посвятить Нгуре. Спасти мать новорожденной лекарь не сумел, и, пока безутешный Газахлар в припадке бессильной ярости поносил его, рвал на себе волосы и бился головой о ложе умершей супруги, а Мутамак носилась по городу в поисках кормилицы, Кальдука, баюкая на руках Ильяс, пел ей надтреснутым голосом о священном Древе, покрытом дивными розовыми цветами…
— Тебя интересует судьба клана Огня? — задумчиво повторил императорский летописец, и у Ильяс сжалось сердце при виде того, как посерела некогда угольно-черная его кожа, ставшая тонкой и сухой, словно скверно выделанная бумага. — Странно, что именно ты задаешь мне этот вопрос. Хотя, с другой стороны, кому же еще и спрашивать о тех, чье имя ныне вымарано из официальных летописей, а земли, особняки и богатства перешли в собственность ныне здравствующего императора?..
