— Родословную ей, разумеется, пришлось подправить, ибо к клану Огня она имела отношения не больше, чем я сам. Но к тому времени Димдиго уже чувствовал себя на престоле столь уверенно, что мог позволить себе жениться хоть на безродной саккаремке, — закончил свое скорбное повествование Кальдука.
— Значит, один человек из клана Огня все же уцелел, — уточнила внимательно слушавшая летописца Ильяс. — И этот один — сын Валаматмаха, бежавший из столицы после гибели отца.
— Он скрывался у кого-то из друзей, пока не узнал, что Димдиго схватил его мать и сестру. Никто не предполагал, что самозванец осмелится поднять руку на семьи неугодных ему Небожителей. Никогда прежде наши императоры не воевали с женщинами и детьми, — грустно промолвил Кальдука, наблюдая за наползавшей на солнце тучей. — Мы кичились своей ученостью и утонченностью, тщась доказать, что арранты и саккаремцы — жалкие дикари по сравнению с нами…
— Как звали сына Валаматмаха и сколько ему должно быть теперь лет? — спросила девушка, чувствуя, что у нее уже рябит в глазах от обилия людей, пришедших за время рассказа летописца к Древу Исполнения Желаний.
— Таанрет, — ответствовал старец, возвращаясь к давно тревожившей его теме. — Сотворенное Димдиго ужасно само по себе, однако я боюсь, что это всего лишь прелюдия к событиям еще более страшным, кровавым и бесчеловечным. Старинные роды утратили силу и уподобились флюгеру, поворачивающемуся туда, куда дует ветер. Простой люд перестал чтить их и ни во что не ставит законы, по которым жили предки, видя, как перекраиваются они и переиначиваются в угоду императору-самозванцу…
— Погоди, ваг-джо! Взгляни-ка вон туда… — Горло Ильяс перехватило при виде высокого статного мужчины в золотистом саронге, шедшего к Древу Исполнения Желаний рука об руку с молоденькой форани, восторженно крутившей курчавой головкой из стороны в сторону, точно впервые попав на праздник Цветущих Деревьев.
— Что ты там увидела, внучка?
— Желтоглазый! Это он! Человек из клана Огня! Таанрет… — Девушке хотелось броситься к таинственному незнакомцу из ее грез, обретшему благодаря Кальдуке имя, клан и положение в обществе, и в то же время спрятаться от него, стать невидимкой. Встреча с ней не доставит ему радости, а самой Ильяс, да и Газахлару тоже, знакомство с разыскиваемым императором беглецом может принести одни неприятности.
Это было так же очевидно, как и то, что Таанрет вовсе не желал быть кем-то узнанным. Выбрав время, когда у Древа скопится изрядная толпа Небожителей, он позаботился и о том, чтобы изменить свой облик. Подвязал под саронг прибавивший ему дородности валик, засунул что-то за щеки, отчего лицо его приобрело старчески брезгливое выражение, собрал густую волнистую гриву волос в высокую прическу, украшенную тремя яркими птичьими перьями на манер Восточных кланов, одевавшихся и украшавших себя, как это принято у знатных обитателей Кидоты.
Таанрет явно пытался выдать себя за приезжего и озирался по сторонам не реже своей юной спутницы, но маскировка эта могла ввести в заблуждение кого угодно, кроме Ильяс, узнавшей его сразу же. И сразу же догадавшейся, что сын Валаматмаха явился сюда не ради общения с Древом, а дабы осмотреться и собственными глазами убедиться в осуществимости разработанного заговорщиками плана захвата императорского дворца. Не будучи приближенным Димдиго, он не мог рассчитывать попасть в императорские сады иначе как в канун праздника и, разумеется, не мог не воспользоваться представившейся ему возможностью.
— …тебе следует знать, если ты решишься заговорить с ним! — донеслись до Ильяс откуда-то издалека увещевания Кальдуки.
— Да-да, дорогой ваг-джо, — рассеянно пробормотала девушка, ругая себя за то, что до сих пор не удосужилась переодеться в маскарадный костюм. Тогда бы она могла незаметно последовать за Таанретом и, быть может…
— Ты не слушаешь меня! — укоризненно промолвил старый летописец. — А напрасно. Ведь от того, что я намерен тебе сказать, зависит не только твоя судьба…
— Конечно! Вай-ваг, конечно же, я внимательно… Я разыщу тебя и обязательно дослушаю, но теперь мне надо бежать! — Сжав двумя ладошками руку старца, Ильяс оторвала взгляд от обнявшего Древо Таанрета и со всех ног кинулась к шатрам для переодевания.
Если она упустит желтоглазого сейчас, то потом уже нипочем не найдет. Ей надо вернуться сюда в маскарадном костюме прежде, чем он успеет добраться до своего шатра и скрыться под одной из сотен личин. Кальдука от нее никуда не денется, а вот мужчина из клана Огня…
— Погоди, внучка! Послушай меня! Это действительно крайне важно!.. — Императорский летописец сделал несколько поспешных шагов вслед за ускользнувшей от него, словно легкокрылая бабочка, форани, оступился и, подхваченный чьей-то заботливой рукой, едва устоял на подкосившихся ногах. Оперся на посох и с горечью прошептал: — Все как всегда! О Великий Дух, ну почему мне снова не хватило времени, чтобы сказать самое главное!
— О чем ты печалишься, глубокоуважаемый Кальдука? — почтительно и соболезнующе обратился к нему поддержавший его оксар.
— О чем? — потерянным голосом переспросил старый летописец, тщетно стараясь отыскать глазами Ильяс, давно уже скрывшуюся в пестрой толпе Небожителей. — Всего лишь о том, что, даже угадав, какими узорами Богиня судьбы намерена украсить ковер мироздания, мы не способны изменить в них ни единой нити, не говоря уже о форме и цвете рисунка. Так чего же тогда стоит самый изощренный разум и основанный на знании дар проникновения в суть вещей и явлений?..
Глава третья. Раб-исцелитель
715-м год от основания Города Тысячи Храмов. 9-й год правления императора Кешо
Выбравшись на покрытый водорослями и морскими желудями край волнолома, Эврих встряхнулся, с наслаждением чувствуя, как отступает усталость. Прохладный вечерний бриз ласково обдувал словно бы обновившееся после купания тело, мышцы слегка гудели, кожу покалывало, и, главное, он сумел наконец избавиться от ощущения собственной нечистоты, особенно усилившегося после двухдневных работ по разгрузке «Ласточки». Грязь, пот и вонь нетрудно было терпеть в Вечной Степи, но здесь, на берегу моря, это было настоящей пыткой. Воде между волноломами Мванааке не мешало бы быть почище, но, за неимением под рукой зеленовато-голубых прибрежных вод Верхней Аррантиады и кристально прозрачных, ледяных стремнин Светыни, и ее следовало считать даром Богов Небесной Горы.
— Ну что, лекарь, всю здешнюю грязь собрал? Мало тебе собственной? — лениво поинтересовался один из двух зузбаров, оставленных капитаном Шарваном наблюдать за Эврихом и его тюками до прибытия возниц с арбами.
