Тиль если и пил, то редко, да метко. Никогда не напивался, просто брал мутную бутылку и уходил в горы, где пел песни, обнимая шею Сьюзи. Возвращался всегда совершенно трезвым, замерзшим и тут же ложился спать.
Видимо, последняя бутылка отправилась ко дну вместе с отцом и его другом.
Альберт вдруг поверил в чудо, когда перед ним на столе появился сосуд с мутной жидкостью, а за ним и два стакана. Лиа села напротив него, поставила рядом бумажный пакет, переплела пальцы.
– Я принесла лекарства Марте, но тебе, видимо, помощь нужна прямо сейчас.
– Вот спасибо, – Альберт хмыкнул.
Если до этого момента у него и были сомнения относительно того, имеет ли он право себя жалеть, то теперь он уже не сомневался: если даже Лиа об этом говорит.
Альберт притянул к себе бутылку, вынул пробку и понюхал. Вроде на вид молоко как молоко, а пахнет слишком резко, в нос бьет. Поморщившись, он налил в стакан, пододвинул его к Лиа, налил себе.
– За здоровье наших семей.
Лиа приподняла свой стакан и опрокинула в себя почти половину. Альберт задумчиво поболтал жидкостью в стакане, сомневаясь в том, что в его семье еще осталось хоть что-то, отдаленно похожее на здоровье. Да и от семьи остались жалкие крохи. Но тоже выпил, убеждая себя в том, что то, что призвано успокаивать расшалившиеся нервы, вкусным по определению быть не может.
Пить много не стали: Лиа еще собиралась рассказать, чем лечить Марту, а Альберт не был готов так радикально уходить от проблем. В голове и так неприятно шумело, и он не был уверен, что услышит все, что расскажут.
– Я сейчас.
Альберт убрал бутылку на дальнюю полку, которую сам мог достать, только привстав, и вышел на задний двор. Держа себя прямо, как хрупкую чашку, дошел до бака, в который с крыши стекала дождевая вода, ухватился за борта и окунул голову. Вода тут же залилась в уши, а когда Альберт выпрямился, полилась за шиворот. Взъерошив мокрые волосы, он вернулся назад.
– Умно, – Лиа хмыкнула, похлопала себя по щекам и поставила чайник на плитку.
Пока чай закипал, она вытащила из пакета кульки поменьше: с сушеными травами, спрессованными травами, травами в молоке и в воде, настойку, отвар, закваску.
– Почему ты только сейчас это принесла?
Альберт разлил чай и сел рядом, изучая пучок сильно пахнущей травы. Лиа отобрала у него травку и положила на место с таким видом, как будто от ее местоположения зависела как минимум судьба половины мира.
– Потому что я никогда не думала, что Рони оставила какие-то записи, вот это все и пылилось на чердаке вот уже сколько лет.
Альберт с сомнением и хрустом открутил крышечку небольшой бутылки, в которой плавало что-то очень подозрительное и, наверное, когда-то даже живое. По крайней мере, Альберту казалось, что на него с упреком смотрят маленькие глазки.
– А ты уверена, что оно не протухло?
Рони – мать Лиа и Эльзы – была единственным толковым врачом на весь город. У нее даже какое-то время учился Карел, пока по жизненным обстоятельствам не подался в священники. Просто учить его стало некому.
А все ее запасы с тех пор и хранились в коробке на чердаке, куда Лиа по счастливой случайности решила залезть за соленьями. Там она обнаружила большое количество коробок, многие из которых до сих пор не разобрала, запасы матери и тонны пыли. Треть загрязнения ее усилиями была уже уничтожена.
– Да что им будет, – хотя голос Лиа звучал уверенно, Альберт почему-то не смог ей безоговорочно поверить.
Лиа положила перед ним листок, Альберт заглянул в правильные округлые буквы, теснящиеся ровными строчками, и покачал головой. Чтение никогда не было его сильной стороной, даже если человек писал так, будто выводил слова по трафарету.
– Так, понятно, – Лиа поменяла местами листки. – Ты знаешь, я сама в этом не разбираюсь. И даже не могу сказать, чем болеет Марта. Но при ее симптомах, вот, что нашла, все принесла.
Она сравнила два почти одинаковых пучка и поморщилась.
– Это заваривай два раза в день. Это – перед сном. Вот тот бурый капай в еду. Или не бурый. Ладно, – Лиа запуталась и снова уткнулась в бумаги. – В общем, смотри, на бутылочках есть записки. Там указано, сколько раз принимать и как. Уже проще. А травки подсуши на плите и кипятком залей. Я, когда разберусь с мамкиными записями, тебе все расскажу.
Альберт кивнул и сгреб все со стола, оглядываясь в поисках ящика. Увидев, что никакой свободной емкости под лекарства нет, поставил все обратно и уронил несколько тканевых мешочков с какими-то горными орехами и шишками.
– Спасибо за все, – попытался было поблагодарить Альберт Лиа, но та только кивнула.
А Альберт потянулся и совершенно неожиданно для себя ее поцеловал.
Лиа легко его оттолкнула и закатила звонкую пощечину, совершенно не изменившись при этом в лице. Потом она встала и подошла к двери, бросив Альберту на прощание:
– Мы оба неплохо выпили, и последние полчаса как-то испарились из моей памяти. До встречи, мальчик мой, и приложи холодное полотенце к щеке, а то опухает что-то.
Альберт остался один, щипать себя за горящую щеку и думать о том, что Лиа, похоже, совсем не обиделась на него. И даже, кажется, не удивилась. Вот только оскорбить успела мимоходом. Надо же, «мальчик». Ну, хоть не «внучок», и то ладно.
Одной ногой наступив на сидение стула, Альберт приподнялся и вынул только что убранную бутылку с полки. Налил себе полный стакан мутной жидкости, поставил бутылку назад и сел. Тупо попереставлял с места на место бутылочки, рассматривая надписи. Цифры он понимал лучше букв, но Рони хотя б писала аккуратно и разборчиво, не то что Карел. В его записках он так и не разобрался.
Да и о чем брат мог писать? О своем дне? Вряд ли, на это у него было слишком мало свободного времени. Переписывал уроки Рони? Или то, о чем говорил Маркес? Нет, наверное, Альберт не очень-то хотел разбирать, что брат там в своих бумагах нацарапал.
Волосы Альберта почти высохли и теперь торчали прядями в разные стороны. Подергав себя за челку, он опрокинул в себя белесую муть, чувствуя, как скрипит на зубах осадок, скрестил руки на столе и положил на них голову. На зубах остался неприятный налет, горло саднило, как при болезни.
Альберту нужно было о многом подумать, чем он и собирался заняться, только мысли неконтролируемо расползались, как сонные мухи, и через пару минут он уснул, провалившись в темноту, наполненную радужными кругами.
Чуть меньше недели Альберт даже не думал о Лиа, да и вообще занимался другими делами, менее полезными и более созерцательными.
Например, его очень тревожило, что за продуктами никто не шел. Конечно, можно было подумать, что у тех, кто еще остался в городе, хватало своих запасов, но мерзкое чудовище где-то в подкорке нашептывало, что они просто делают все без его, Альберта, ведома. И это ему очень не нравилось.
