— Да сколько ж их там? — удивился Эрнандес, срезая метким выстрелом очередного чернокожего, выскочившего из-за разбитой пулями баррикады.
— Мяса всегда хватает! — крикнул ему Келгор. — Для их командиров закидать трупами врага — не самая дурная тактика.
Тут он был прав. Нам удалось лихой атакой создать плацдарм, закрепиться, вот только подкрепления ждать неоткуда. Майор располагал всего двумя взводами десантников, и в обоих уже были потери. Везло только нам. Но враги и не думали отступать, а вовсе наоборот — они атаковали. Как только к повстанцам подошло подкрепление из глубины деревни, они толпой бросились на нас.
— Твою в гробину мать! — заорал Келгор. — На это расчёта не было!
Мы палили изо всех стволов так часто, как только могли. «Манн» в руках Святого уже начал перегреваться — в его характерном перестуке послышался неприятный кашель. Наш пулемётчик вынужден был давать очереди всё короче и короче.
— Похоже, нам придётся сегодня нюхнуть фосфотана, — усмехнулся майор, и сожаления в его голосе не было ни на грамм.
Так вот, что скрывалось в коробах, прикреплённых к корпусам десантных винтокрылов. Фосфотан — грязная огненная смесь, её заливают в огнемёты и используют в зажигательных бомбах. Зеленоватое — цвета медной патины — фосфотановое пламя и его характерную вонь ни с чем не перепутаешь.
Келгор вынул ручную ракетницу и запустил в небо красный сигнал. Теперь нам оставалось только держать головы ниже.
Канистры с фосфотаном обрушились прямо на головы бегущих к нам повстанцев. Пламя вспыхнуло мгновенно: фосфотану даже искры не нужно, ему достаточно оказаться на воздухе. Зеленоватый огонь поглотил всё в мгновение ока. Людей, остатки баррикад, продырявленные нашими пулями ближайшие постройки. Горела сама земля. Мы вынуждены были отойти назад, чтобы и нас не зацепило. Да и жар фосфотан давал такой, что рядом находиться невозможно.
На нас выбегали объятые зеленоватым пламенем фигуры, в которых нельзя было узнать людей. Мы стреляли в них из милосердия — опасности они уже не представляли.
Когда же пламя спало нам открылась кошмарная картина: десятки скорчившихся на земле почерневших тел. Смерть их была страшной — они прогорели до костей, заживо взойдя на собственный погребальный костёр. Их плоть стала жирной копотью у нас под ногами, когда мы пошли вперёд. А кости стали хрупкими от жара и трещали под подошвами наших ботинок.
Рагнийцы помрачнели. Пеппито упал на колени, и его долго рвало, а после он не мог подняться на ноги — такая слабость одолела. И лишь майор Келгор втянул полной грудью воняющий фосфотаном и сгоревшей плотью воздух.
— Нет аромата лучше, чем запах палёных черномазых!
По лицу его расплылась широкая улыбка, как будто он вдыхал чистейшую амброзию.
Я понял, что под личиной боевого офицера и неисправимого понтярщика скрывается настоящих психопат. Достаточно хитрый, чтобы не обнаруживать себя. Но иногда, в такие моменты, как нынешний, его подлинная сущность берёт верх.
— Вперёд! — крикнул Келгор. — Добьём их!
И мы с рагнийцами пошли в атаку на остатки повстанцев, добивая их. Они не пытались сдаться, но деморализованные дрались ещё хуже прежнего. Кто-то пытался спастись бегством, бросив оружие и помчавшись к джунглям. Этих добивали с винтокрылов или короткими очередями из пулемётов. Келгор никого не собирался оставлять в живых.
Когда же схватка закончилась, нас всех удивил Чунчо. Они со Святым подошли к Кукараче. Чунчо мялся, то и дело поглядывал на товарища в рясе с пулемётом на плече. Святой лишь придерживал «манн», словно тот ничего не весил. Чунчо только что не приплясывал, будто припадочный, видно было, что ему не хочется говорить. Однако взгляд Святого понукал его не хуже кнута.
— Послушай, командир, — обратился Муньос к Кукараче, — а ведь выходит, мы против мятежников дрались. Таких же, как мы сами, а? Разве это правильно?
В этом был весь Чунчо — во время схватки его ничуть не волновало, в кого он стреляет. Совесть проснулась только теперь. То чувство, что он считал совестью, и чьим олицетворением был Святой. Мятежник в рясе с пулемётом на плече.
— Они дерутся против колониальной власти, — продолжал Чунчо. — Против угнетения, а мы, что же, за угнетателей дрались сейчас? Как же так получается, командир?
Кукарача нахмурился — у него нет ответа на эти вопросы. Слишком уж они неприятные. Слишком много правды в словах Чунчо и в тяжёлом взгляде Святого. Недоумение написано на лицах Пеппито и Эрнандеса.
Положение спас майор Келгор. Тот оказался поблизости от нашего отряда, и ухватил Чунчо на рукав.
— Идём-ка, приятель, — заявил он. — Все идём — я покажу вам кое-что интересное. Только если кто желудком слаб, лучше не ходить. Мясная кладовка уцелела, так что мне есть, что вам показать. Поглядите, каковы эти повстанцы и борцы с угнетателями.
Я почти знал, что увижу, однако не отстал от остальных. Пускай, мне куда интересней было посмотреть на пакетбот, чем на запасы мяса в деревне. Чьё оно, я отлично понимал.
Келгор ногой выбил хлипкую дверь большой хижины. Ещё подходя к ней, мы ощутили холод — видимо, чары местного шамана ещё не успели рассеяться. А может, и сам шаман ещё жив, сидит где-нибудь тихонько и молит духов, чтобы его не нашли. Майор втолкнул Чунчо внутрь, и рагниец едва не растянулся на застланном большими листьями полу. Хижина вся была забита коробами, обложенными льдом, не тающем на жаре.
— Вот, погляди, — сорвал с первого короба крышку Келгор, — как тебе? — Он вынул оттуда несколько кусков освежёванного мяса и кинул под ноги Чунчо. — Думаешь, это свинина? Говорят, на вкус похоже — сам не пробовал. — Он открыл другой короб и бросил на пол ещё пару кусков мяса — на сей раз не освежёванного. — Это были жители деревни, — объяснил он. — А может, и пары окрестных тоже. Обычные крестьяне. Со жратвой у повстанцев туго, а взять с деревень почти нечего, там и так народ с голодухи мрёт. Вот и забирают эти борцы с угнетателями местных, и те отправляются прямиком в котёл.
Келгор прошёл через всю хижину, пиная ногами попадающиеся короба и кучи начинающего таять льда.
— А вот вам деликатес. — Он распахнул занавеску и нашим взглядам предстали пять обезглавленных тел, подвешенных вверх ногами к балке. Пол под ними пропитался кровью. — Белое мясо. Так они называют нас. Кстати, — он развернул к себе ближайший труп, — скорее всего, это матросы с пакетбота.
Майор поднял руку покойника, продемонстрировав нам затейливую татуировку. Похожие были у матросов с «Нэлли». Матросы что на морских, что на речных кораблях всегда составляли отдельную касту, не считающуюся с политикой государств и блоков. Они украшали себя татуировками почти в каждом порту, где оказывались, и по этим рисункам знаток может прочесть путь от «зелёного» юнги до настоящего морского — или речного — волка.
Из всех не выдержал только Пеппито. Молодой парень вывалился из хижины, куда вошёл вместе с остальными. Он рухнул на колени, извергая в грязь всё, что ещё оставалось в желудке, пополам с желчью. Кукарача побледнел, но держался, Эрнандес склонился над Пеппито и просто похлопывал несчастного по спине. А Святой замер с побелевшим лицом и произнёс:
— Тут всё надо сжечь дотла.
— А ты начинаешь понимать, приятель, — хлопнул его по плечу, проходя мимо, Келгор.
Майор сделал нам с Кукарачей знак следовать за ним. Мы с радостью убрались подальше от мясной кладовой, куда десантники вместе с Чунчо и Святым уже закатывали бочки с горючим, найденные в большом амбаре. Келгор привёл нас с полковником в самый крепкий дом во всей деревне. Дом отличался от остальных хижин, сложенных из веток и крытых листьями. Он явно остался с тех пор, как здесь располагался тренировочный лагерь Безымянного легиона. Слишком уж узнаваемый стиль: сразу видно, что здание построено военными и для военных. Конечно, повстанцы тут хорошенько похозяйничали, устроив настоящее логово с пятнистым от плесени ковром на полу и приличной мебелью, доведённой до кошмарного состояния. Более-менее пристойно выглядел крепкий стол с изрезанной ножами столешницей и несгораемый шкаф в углу. Шкаф был заперт на крепкий замок, но искать к нему ключи или подбирать отмычки Келгор не собирался.
