— Вроде бы шашкой рубили?
— Точно, шашкой, но когда она затупилась и сломалась, я пулемёт взял. Немцы лезут — бац по ним очередь на половину ленты, французы лезут — по ним вторую половину. С англичанами так вообще… Ты про «Тонкую красную линию» читала?
— Теннисон?
— Ага, он самый. Единственный из англичан, кто тогда живой остался. Я специально промахнулся — хоть и свинья, но свинья талантливая.
— Ники, разве можно такое за столом? — возмутилась бабушка Александра Фёдоровна. — Детей бы постыдился.
— Это жизнь, и её не только по учебникам изучать нужно, — отмахнулся дед, и налил себе ещё рюмочку. — И в разговорах про свинину, душа моя, нет ничего постыдного. Возьмём, к примеру, вот этот эскалоп в твоей тарелке… Лизонька, передай Александре Фёдоровне горчицу. Аликс, не забудь сказать девочке спасибо. И да, на чём я остановился?
— На свиньях, — дуэтом подсказали хихикающие младшие сёстры Василия.
— Да, на них, — кивнул Николай Александрович. — Люди стесняются говорить на эту тему, но за последние десять лет промышленное свиноводство шагнуло далеко вперёд, и по прибыльности сравнилось с золотодобычей и торговлей оружием. Вася, вот зачем тебе непонятный завод дирижаблей? Давай на эти деньги построим самый большой в мире свинарник, и будем…
— Папа! — императрица Татьяна Николаевна в нарушение всех правил этикета стукнула кулаком по столу. — Ты можешь заниматься чем угодно, но мой сын…
Лиза поперхнулась вишнёвым компотом и закашлялась. Видимо, её никто так и не раскрыл инкогнито Красного, и слова императрицы стали сюрпризом. Неужели сестрёнки совершили немыслимый подвиг — не проболтались? Нужно будет проверить, не упало ли небо на землю, и не потекла ли Нева в обратную сторону.
Василию ничего не оставалось делать, как с виноватым видом пожать плечами:
— Извини, Лиза, так получилось.
— Семейная сцена! — обрадовался дед. — Хочу посмотреть на семейную сцену!
— Я тебе её чуть позже устрою, — пообещала бабушка, и взглядом расплавила пробку на хрустальном графине с коньяком, запечатав его намертво. — Мы приготовим чай, а мужчины могут подождать в курительной комнате.
Нужно сказать, что Александра Фёдоровна гордилась аскетизмом жизни на ближней даче, и принципиально отказывалась от помощи прислуги. Обед, разумеется, не готовила, но почётную обязанность заваривать и разливать чай не доверяла чужим рукам.
Николай Александрович с преувеличенным сожалением посмотрел на графинчик, незаметно погладил чуть топорщащийся карман, и отложил салфетку:
— Пойдём, Иосиф, мне намедни новый сорт сигар на пробу прислали. Лаврентий Павлович в Абхазии крутить начал. Вася, а тебе особое приглашение?
Василий ободряюще улыбнулся Лизе, до сих пор не пришедшей в себя от потрясения, но девочка махнула рукой и демонстративно отвернулась.
В курительной комнате с деда моментально слетела маска добродушного алкоголика. Василий даже вздрогнул, увидев хищника с горящими от жажды крови глазами.
— Что докладывают, Иосиф?
Император ответил не сразу. Сначала он сдвинул в сторону картину и достал из сейфа в стене потемневший от времени кувшин и два высоких стакана (Васе до сдачи экзамена на классный чин вино строго запрещено), потом долго выбирал сигару из раскрытого тестем хьюмидора. Так и не выбрал, отмахнулся, и взял папиросу из лежащей на столе пачки. Чиркнул спичкой.
— А что докладывать? Рано ещё докладывать, работают люди.
— Но всё же? — дед понюхал предложенное вино, пригубил, и поставил стакан на столик рядом с креслом. — Предварительные итоги известны?
— Если про графа Бронштейна спрашиваешь, то его так и не нашли. Как в воду канул. Конструкторское бюро Тухачевского расстреляли из пушек прямой наводкой. Живых не осталось.
— Что же так неаккуратно?
— Пока не ясно. Полковник Якир, отдавший приказ об открытие огня, умер от кровоизлияния в мозг после третьего выстрела, а целителей рядом не оказалось.
— Неужели Тухачевский отстреливался? Что-то на него не похоже — прошлую войну благополучно в плену просидел, и в особых геройствах не замечен. Я давно говорил, что мне его рожа сразу не понравилась.
— Граф Бронштейн рекомендовал Михаила Николаевича как прекрасного организатора и талантливого изобретателя.
— Ага, прямо рыцарь без страха и упрёка. А что же тогда Феликс арестовать его хотел? Вроде как твой любимчик, орденами до пупа обвешан, в прошлом году бароном поздравили, и вдруг такой пердимонокль.
— Да в том-то и дело, что никто не собирался арестовывать ни Тухачевского, ни его заместителя Гроховского. И Феликс Эдмундович не отдавал такой приказ, там чистая самодеятельность.
— Вот оно что! — Николай Александрович всё же отхлебнул из стакана и с одобрением кивнул. — Мой любимый «Оджалеши». На английскую работу похоже.
— Вино?
— Нет, расстрел твоих изобретателей на английскую работу похож. Точнее, на заметание следов.
— Почему так думаешь?
— А ты не помнишь что было, когда сибирский варнак Гришка Распутин князя Юсупова и Пуришкевича чугунной гантелей до смерти забил в шестнадцатом году?
— Я тогда на фронте был.
— А, ну да… Так вот, этот Гришка был весьма сильным целителем с уклоном в животноводство, и поговаривали, будто в молодости промышлял конокрадством. Его Пуришкевич откуда-то из Тобольской губернии притащил, и пристроил главным конюхом в английском посольстве. В начале шестнадцатого сей одарённый варнак уже в императорской конюшне, а в средине шестнадцатого года вдруг оказывается, что он неофициально заведует всеми закупками лошадей для артиллерии и гвардии, а мне подают на подпись утверждение его в этой должности и генеральском чине. Представляешь моё удивление?
— Да уж, — хмыкнул Иосиф Первый.
— Вот-вот, я примерно так же отреагировал, — Николай Александрович щёлкнул гильотинкой, отрезая кончик сигары. — И попросил светлейшую княгиню Ливен обратить внимание на стремительную карьеру конского целителя. Дарья Христофоровна дама в высшей степени обстоятельная и смогла бы всё выяснить, но в тот же день Гришка убивает Юсупова и Пуришкевича, а потом принимает большую дозу цианистого калия, стреляет себе в спину из револьвера несколько раз, и ныряет в прорубь на Неве. А за ним ещё пятьдесят два человека в течение недели.
— Но причём здесь англичане?
— Да вроде бы не причём, но сразу после серии странных самоубийств английский посол отбыл в Лондон, и вновь объявился в Петербурге ровно за месяц до моего вынужденного отречения.
— Думаешь, у них что-то не срослось и пришлось срочно избавляться от ненужных свидетелей?
— Англичанка гадит, — с философской грустью ответил бывший император, и окутался сигарным дымом. — Ладно, Иосиф, хватит о печальном, а то Васька у нас совсем приуныл.
— Завтра у него праздник, вот и повеселится.
— Что, опять родственники из Дании? — страдальчески поморщился Василий.
— Не любишь ты их, — с укоризной произнёс дед.
— Люблю, но на расстоянии.
В памяти Красного хорошо отложился визит толпы датских родственников на его тринадцатилетие. Толпы шумной, как цыганский табор, такой же нищей и вороватой. Потом бабушка жаловалась на пропажу серебряных ложек, сам Вася недосчитался копилки с мелочью, а у отца кто-то срезал две платиновые пуговицы с парадного мундира и спёр золотые часы вместе с цепочкой. Каждый гость ел за троих, пил за пятерых, и любой разговор сводился к просьбам выделить несколько дивизий для освобождения от немецкой оккупации некогда отторгнутых Шлезвиг-Гольштейнских земель. Заодно и Гамбург с Любеком того… освободить.
Подарок, правда, подарили, но один на всех — вышитую шёлком карту упомянутых территорий размером полтора на полтора метра. Сначала Вася хотел её выкинуть, потом решил передарить родной гимназии в качестве учебного пособия — вдруг кто-то из будущих целителей будет специализироваться на психических заболеваниях? Но всё же оставил себе как прекрасную мишень для стрельбы из новенького браунинга. Низкий поклон генерал-лейтенанту Николаю Сидоровичу Власику!
