— Все чего-то боятся, — пожал плечами Лайтвуд и, сбросив пиджак, аккуратно уложил его на пол.
Я отвернулась, чтобы не смотреть на его фигуру.
Потому что посмотреть там было на что: широкие плечи, узкая талия, бицепсы, которые обтягивали рукава рубашки. Проклятье!
Ткань пиджака зашевелилась, и я увидела, что из рукава выползла серая змея. О, а вот и смертоносная черная мамба.
Самый большой страх Лайтвуда.
Который я наколдовала из отцовского волоса, чтобы отвадить этого проклятого светлого.
Змейка потрогала языком воздух и свернулась кольцами, не сводя взгляда с Лайтвуда.
От этой мирной картины мне захотелось завыть, как вервольфу на полную луну.
Прекрасно.
Ладно.
Нужно взять себя в руки.
Затаиться.
Выждать.
Плыть по течению реки.
А потом затянуть в эту реку Лайтвуда и держать под водой так долго, чтобы увидеть, как последняя искра жизни исчезает из его взгляда.
Ну или как он из последних сил подает знаки, что готов отказаться от помолвки.
— А вы, например? Разве вы чего-то боитесь? — спросила я, подходя к нему ближе. — Как вам удалось обойти мою порчу?
Лайтвуд, который как раз гладил плотоядную лошадь по бархатному носу, аккуратно, самыми кончиками пальцев, обернулся. Его светлые волосы коротко блеснули в свете кристалла. Красиво.
Проклятье!
— Обойти? — он нахмурился.
Я кивнула на черную мамбу, которая не сводила с Лайтвуда блестящих глазок-пуговок и чем-то неуловимо напоминала свернувшуюся клубком спокойную кошку.
— Моя порча. Вы должны были быть в ужасе, увидев эту змею. Я использовала заговор, чтобы обнаружить ваш страх. Отцовский волос, чтобы его воплотить. Мало того — это был волос Верховного темного мага! — Я перевела дыхание и уже спокойнее спросила: — Где я просчиталась? Все должно было сработать.
— А! — Лайтвуд поднял брови. — Тут все просто. Вы ни в чем не просчитались. Признаться… — Он опустил взгляд, а потом снова посмотрел на меня и хмыкнул. — Хотя с признаниями я подожду, пожалуй.
— Чего?
— Должны же вы быть хоть каплю заинтересованы в том, чтобы я дожил до конца свидания? А то нам придется сейчас пойти к реке. — Он многозначительно замолчал.
Проклятый светлый! Он что, мысли читает?
— Не читаю, — успокоил он, и тем самым еще больше укрепил мои подозрения. — Но я вот уже восемь лет как ректор АТиС, должность обязывает, знаете ли, ко многому. В том числе понимать, что темные подразумевают под мирной поговоркой “плыть по течению реки”.
— Да вам бы лимонад за вредность бесплатно давать, — проворчала я. — Вам на работу, к слову, не нужно? А то АТаС, в смысле, АТиС там без вас…
— У меня отпуск, я абсолютно свободен. Как раз успеем сыграть свадьбу, я планировал в начале лета. Зацветет вишня, церемония будет чудесной.
И еще более светлой, конечно же. Все вокруг уже через месяц будет окутано сладким ароматом цветов, белые и розовые лепестки устелят дворы и тротуары, бабочки слетятся в столицу и будут порхать от одного дерева к другому разноцветными всполохами.
Вопиющая безвкусица.
Я в этом точно не собираюсь участвовать.
Теоретически я знала, как проходят свадьбы светлых: на них собираются все родственники и друзья, жрец Триединого проводит церемонию, затем следует застолье. Приглашенные дарят подарки — и отнюдь не те, которым был бы рад любой нормальный человек: ни проклятых шкатулок, ни пропитанных ядом накидок, ни двуручных топоров, помнящих кровавые сражения. В основном дарят что-то… приятное. Или полезное. Отпраздновав, все чинно расходятся, напоследок пожелав друг другу всего хорошего.
Скука смертная, проще говоря.
И совершеннейший моветон.
То ли дело свадьбы темных! В этом случае предсказать можно только одно: кто-то обязательно пострадает. Возможно, смертельно.
Зато всегда есть что вспомнить.
На свадьбе родителей, к примеру, пострадал ухажер матушки, и его шляпа-цилиндр до сих пор висит на стене над камином, как военный трофей. Матушка считает, что это символ брачных уз.
Ренфилд считает, что на шляпе скапливается слишком много пыли и ее пора бы утилизировать за выслугу лет.
Отец ничего не считал, просто время от времени ворчит, что “стар стал для всего этого”.
— Распланируйте, — отрезала я.
— Нет.
Лайтвуд обернулся, и мы внезапно оказались лицом к лицу. Я опять почувствовала его запах — свежесть, что-то морозное и колкое. Прежде, чем я успела отвернуться, взгляд упал на его губы, и меня бросило в жар.
— Дотроньтесь, это приятно.
Он схватил меня за руку и дернул ее вверх. Помолвочное кольцо накалилось.
— Нет! — я вырвалась и отшатнулась к двери.
Сердце колотилось, изнутри поднимались злость — на себя, на Лайтвуда.
Откуда он узнал, что меня тянет до него дотронуться?!
Почему я вообще этого хочу?
Провести пальцами по волосам, положить ладонь на шею.
Странное, жгущее изнутри чувство — хуже горячего кольца на пальце.
Как будто прямо в сердце подсыпали яд, и он теперь ползет по венам, отравляя все тело целиком.
Лайтвуд нахмурился.
— До лошади. — Он отступил. — Это приятно. Она успокоится.
Проклятье!
Следующие полчаса были посвящены достижению одной цели: чтобы лошадь разрешила мне до себя дотронуться и не отгрызла мне руку.
Безуспешно.
Прикосновения Лайтвуда она воспринимала благосклонно, разрешала мне взяться за уздечку — и дальше дело не шло.
Можно было бы на этом остановиться — но тогда придется смириться, что и верхом я на эту красавицу никогда не сяду, и по-настоящему близкими мы не станем.
А каждый темный знает, что подружиться с волшебным существом — это никогда не лишнее. Тут тебе и ингредиенты для зелий (волосы из гривы, в нашем случае, которые можно использовать по меньшей мере пятнадцатью способами), и магический резервуар, и…
Проклятье!
И не стоять же этой красавице в стойле?
Она наверняка и так многое в жизни видела, пока ее не купил Лайтвуд.
Скорее всего, лошадку поймали совсем малышкой и выставили на продажу, как только она стала старше. Такие звери высоко ценились на рынке темных, а уж что с ними делать дальше — это уже были проблемы покупателя. Обычно приручать их даже не старались: таких животных просто пускали на ингредиенты для зелий. Темные. Цель оправдывает средства — вот наш девиз. К примеру, если для зелья нужно сердце смеска, рожденного от келпи и обычной лошади, — значит, мы темные его достанут. Я не могла осуждать тех, кто так поступает, но последовать их примеру не смогла бы тоже.
Конечно, история знает случаи, когда таких животных приручали. Но это было большой редкостью и большой удачей, в столице было всего пару темных, которые смогли это сделать. Мой отец — один из них. Я надеялась, что мы с подарком Лайтвуда легко найдем общий язык, ведь обе — темные. К тому же, я дочь моего отца. Но, похоже, я себя переоценила.
— Упрямая, как келпи! — выдохнула я наконец, когда лошадь в очередной раз встала на дыбы и едва не проломила мне лоб копытом. Оно было у нее поставлено задом наперед, как у келпи.
— Кого-то она мне напоминает, — мирно произнес Лайтвуд. — Похоже, у нас остается только один вариант для того, чтобы она вас к себе подпустила.
На губах его играла легкая улыбка, он невозмутимо гладил лошадь между ушами, по длинной челке.
Я посмотрел на Лайтвуда.
Затем на лошадь.
Снова на Лайтвуда.
Снова на лошадь.
Снова на Лайтвуда.
Ухмыляющегося, невозмутимого Лайтвуда.
…
— Сознайтесь, вы это подстроили, — проворчала я, когда мы выбрались из конюшни.
Я сидела верхом на вороной лошади, которая наконец-то меня к себе подпустила.
И все бы хорошо, но позади меня сидел Лайтвуд. Наши тела почти соприкасались и он почти обнимал меня, держа в руках поводья.
Проклятье!
– Что вы, — проговорил он мне в ухо, и я почему-то вздрогнула.
У Лайтвуда был низкий голос. Обволакивающий и глубокий, как болотные воды, в которых так легко завязнуть.
