- Сенька, - дышать становилось легче, и слабость отступала. Нет, она не денется никуда, будет мучить пару-тройку дней, а то и поболе, но к Демьяну хотя бы способность говорить вернулась, что уже хорошо. – Там был Сенька. И этот…
- Ижгин, - подсказал Вещерский.
- Он самый.
- Господи, дай мне сил, - княжна подняла очи к потолку. – Еле выкарабкался, а туда же, о деле… идем, дорогая, пусть себе посплетничают.
- Это не сплетни!
- Конечно, милый, - Марья улыбнулась этак, преснисходительно. – Но пока вы будете заниматься не-сплетнями мы, пожалуй, озаботимся ужином.
В животе заурчало.
Ужин… пожалуй, ныне у Демьяна не найдется такой силы воли, чтобы от ужина отказаться.
Глава 13
Василиса выместила раздражение на чесноке. Положивши зубчик на доску, она с неким непонятным самой наслаждением прижала его широким лезвием ножа.
Чеснок хрустнул.
И резкий запах его смешался с прочими ароматами.
- Все ведь живы оказались, - примиряюще сказала Марья, которая на кухне смотрелась… смотрелась неуместно, пожалуй, если бы на эту кухню перенесли бы рояль, он и то больше вписался бы в обстановку, нежели сестрица в идеальном своем костюме того бледно-розового колера, который шел лишь ей.
- Оказались, - согласилась Василиса и раздавила второй зубчик.
И третий.
Живы.
И возможно, что нет ни одной причины для беспокойства… конечно, нет. Она ведь не жена, чтобы беспокоиться. Она человек посторонний.
И надо держаться соответствующе. А вместо этого руки сами собой к скалке тянутся, желая выразить единственно доступным Василисе способом всю глубину ее возмущения. Василиса фыркнула.
И снова фыркнула.
Тряхнула головой. И прикусила губу, заставляя себя успокоиться. Злость – плохой помощник, а раз уж она взялась готовить, отославши кухарку, которая вовсе даже против не была, то надобно готовить.
Отправив чеснок в сковородку, в лужу раскаленного масла, она вздохнула.
- Это все… пустяки.
- Как скажешь, - охотно согласилась Марья. И поинтересовалась. – А уши у тебя почему красные?
- Не красные!
- Красные. Ты просто не видишь.
- Какая разница… - Василиса перевернула чеснок. Не хватало заговориться и сжечь его, тогда все придется начинать сначала, поскольку нет вкуса гаже, чем вкус пережаренного чеснока. – Я все равно проклята. И скорее всего такой останусь.
- Не скажи, - Марья пересела поближе, хотя явно соседство с чугунной сковородой, раскалившейся мало ли что не до красна, ей было неприятно. – Если это и проклятье, то весьма странное, я так тебе скажу… взять хотя бы тетушку. Она ведь прожила с мужем своим почти два десятка лет. А до того, оказывается, тоже едва замуж не вышла, но…
- Жених умер?
- Инфлюэнца, - кивнула Марья. – После еще к ней дважды сватались.
- И как? – Василиса вытащила чеснок и принюхалась. Масло пахло правильно, тяжелый резковатый аромат бадьяна мешался с тонкими травяными нотами, а чеснок лишь подчеркивал гармоничность этой смеси. Еще пару веточек розмарина, но позже.
Сперва мясо.
Свиные отбивные на косточке, пожалуй, были простоваты и великоваты, чтобы подавать их на званом вечере, но вот как-то подумалось, что сегодня вечер обыкновенный, да и нужна не столько изысканность, сколько сытность. Мясо легло на сковородку с характерным шипением.
- Никак. Первый спустя месяц после помолвки упился до смерти. Второй решил, что жизнь дороже денег.
Василиса кивнула.
Знакомо.
Шипение стихло. Кипело масло. Жарилось мясо.
- Оказывается, она сбежала…
- Кто?
- Тетушка. Я не знала… я многого, получается, не знала, - это Марья произнесла с немалой задумчивостью. – Сергей Владимирович рассказал. После того, как последняя помолвка была расторгнута, пошли слухи…
Василиса перевернула отбивные на другую сторону. Вовремя. Корочка получилась темною, но не горелой. А теперь и розмарин добавить можно, заодно уж и кусочек сливочного масла. И он, стремительно истаивая, добавляет мясу аромата. Главное вновь же, не передержать, потому как сливочное масло горит во мгновение ока. Но пока оно плавится, заволакивая сковороду желтой пеной, надобно поливать мясо.
Быстро.
И часто. Чтобы образовалась поверху мягкая сливочная пленка, которая станет этакой глазурью.
- И бабушка решила, что, коль уж не задалась светская жизнь, то следует обратиться к Богу. Она договорилась с монастырем, чтобы тетушку приняли послушницей.
- С монастырем?
Василиса едва ложку не выронила, благо, вовремя спохватилась. Дикость какая!
- Незамужняя девица – позор семьи, а уж такая, про которую говорят… разное и подавно.
Масло перекипело.
Теперь отбивные снять и пристроить на стальной бляхе. И в духовку минут на десять, не больше. Василиса прислушалась к своим ощущениям, и кивнула, определенно, не больше. А пока гарниром заняться.
И соусом.
- Тетушка не пожелала подчиниться родительской воле. И сбежала. А потом объявилась спустя пять лет. Замужней женщиной.
- Но бабушка ее все равно не простила, так?
- Не знаю. Возможно. А может, она просто не хотела признавать, что ошиблась? Или боялась?
- И меня тоже?
- И тебя.
Закипело молоко, побежало, грозя выбраться за пределы ковша, и в этом молоке поплыли, закружились куски цветной капусты. А вот брокколи стоит обжарить. Или лучше все-таки шалфей? Или и то, и другое?
- Как думаешь, брокколи или шалфей?
- И то, и другое, - без тени сомнений сказала Марья. – И побольше. Поверь, после таких подвигов у них аппетит… в общем, мяса тоже сделай столько же. И картошки.
- Картошки?
Марья, помнится, прежде не жаловала картофель.
- Им. А мне вот брокколи с этим твоим соусом.
- Сливочным?
- Именно… так вот, думаю, тетушка и сама-то не слишком стремилась сблизиться. Вот отцу она писала, да… а бабушке? Не знаю. Но знаю, что выяснилось, что у тетушки есть некое имущество, которое ей передала собственная ее тетка.
Соус Василиса, подумав, все-таки решила делать не из сливок, слишком уж тяжелым он выйдет, но из выпаренного портвейна, благо, имелся местный, густой, тяжелый, с ярким ароматом. Самое оно, чтобы к мясу.
А Марье и отдельно можно будет.
И картофель… картофель чистить надо. Или… хватит помыть? А потом растолочь, прямо с кожурой, смешав с грибами и обжаренным луком. Кажется, оставалась еще корзинка шампиньонов… лисички были бы лучше, но их время еще не началось.
Или без грибов?
- На эти деньги дом и был построен. Ее муж не то, чтобы был вовсе беден, скорее уж не так богат, чтобы начать собственное дело…
- Но он не умер.
- Именно. Он не умер, хотя и своих детей у них не появилось.
- А… воду подогрей, - попросила Василиса. И Марья, привстав, коснулась сияющего бока кастрюли. Медь моментально покраснела, зашипела, заскворчала, выплюнув столб пара. – Не так сильно!
- Извини. Ее звали Алтана.
- Как?
Имя было… неправильным. Разве в роду Радковских-Кевич кто-то может назвать ребенка подобным? Выходит, что может.
- И была она старше бабушки, вот только оказалось, что права наследовать род и имя она не имеет.
- Полагаешь…
- Почти уверена, что та женщина… странно, что я только-только узнала о ее существовании… так вот, ее даже в родовой книге не было.
- А я?
- Что ты?
- Я есть в родовой книге?
- Была. Определенно. И тетушка была… хотя… я давно туда не заглядывала, честно. – Марья наблюдала, как один за другим ныряют в кипящую воду клубни картофеля.
Мясо отдыхало.
Соус выпаривался. Пюре из цветной капусты оставалось лишь перемолоть, а обжарка брокколи не займет много времени.
- Когда вот учила, тогда да… надо будет попросить Александра, - это Марья произнесла с немалой задумчивостью. – Алтана вышла замуж за купеческого сына. Потом. После войны. Может, поэтому?
Мезальянс?
Вполне себе причина отказать от дома и лишить права на наследование, но вот… недостаточная, чтобы вовсе вымарать имя из родовой книги.
