— Солечка, — решился выяснить некоторые аспекты деликатный кот, — а что такое… живая вода?
— Ну, вода… живая. Ну, я не знаю… если брызнуть каплю на сухую ветку, она даст корни и может зацвести. Я сама первый раз…
— Субстанция, именуемая в народных массах живой водой, — собака нацепил на переносицу кривой, похожий на очки, сучок, и загнусавил не своим голосом, — является вымышленной. Продукт, так сказать, народного фольклора. Господин Дайрен, сколько можно хихикать? И так: фольклор… да. Дриады, правда, придерживаются иного мнения. У нас в университете длительное время проживала одна представительница этой замечательной расы. К сожалению, вашему покорному слуге так и не удалось выяснить у нее, откуда берут начало истоки верования в силу некоего эликсира, или субстрата, который якобы может не только восстанавливать деятельность растительной клетки, но и животной. Более того, дриада утверждала, что с помощью данного катализатора возможно добиться мгновенных мутаций на уровне базисных цепочек.
"Очки" свалились с Эдова носа. Он пошарил в траве, не нашел и замолк.
А Саня увлекся. Ему стало как-то, не то чтобы завидно, а… завидно. Сидел когда-то собака на лекциях, в окошко таращился, хихикал. Пороли его даже, сам говорил. И столько всего узнал. А Сане всю жизнь запрещенные книжки придется по темным углам шелестить…
— Выдумка, говоришь?
Зеленый появился незаметно. Даже Фасолька не почуяла — дернулась от его голоса, как от удара. Потом тряхнула головой. Только колокольчики не зазвенели.
— Здравствуй, красавица, — отвесил ей шутливый поклон хозяин леса.
— Подкрадываешься, как вор, — буркнула девушка.
— Да я ломился, глянь, банан чуть не повалил.
Надменный широколиственный южанин мелко трепыхался. Саня мог коготь дать на отсечение, что миг назад тот стоял не шелохнувшись. А Зеленый без церемоний протиснулся между курицей и конем, и, повозившись, пристроил тощий зад на бревнышко.
— Уезжаете? — спросил, ни к кому не обращаясь.
— Собрались, — осторожно отозвался Апостол.
— Счастливо. Ты, конь, завтра утром встанешь в центре поляны и скажешь: восток, там… запад… или куда вы собрались. Одна большая просьба: муравейники и термитники по дороге объезжать. А хотите, я вам красную жабу подарю? — вдруг ни к селу, ни к городу свернул Зеленый. — Будете ее за деньги показывать.
— Нет. Спасибо. Нам и без жабы хлебать и хлебать, — ответил за Апостола собака.
— Как знаете, — безразлично согласился хозяин.
— Я насчет живой воды… поинтересоваться, — Сане почему-то было неудобно спрашивать. Он чувствовал себя в обществе этого странного существа стесненно. Зеленый поднял на него глаза, и уставился, кажется в самые зрачки. Продолговатое оливковое лицо на мгновение стало строгим.
— Тебя как звать?
— Александр.
— Угу. Вода, как вода. А которые в нее не верят, пусть катятся. Курица!
— А? — подскочила Цыпа.
— Пророс твой болтун. У трех дорог стоит горочка. На горочке камешек, за камешком ямка, а в ямке сидит расточек. Не дергайся, чернушка, если мимо поедете, сразу узнаешь.
Он был другой. Саня больше не обращал внимания на нахальный тон и разбитную повадку гостя. Вот кто настоящий иной. Не человек, не аллари. Солька — тоже, только она жила среди людей и не людей. А этот жил только своим лесом.
Кольнуло легким беспокойством. Зеленый чужак обособился в своем царстве, закуклился, свил гнездо. Но если является надобность, легко его покидает и бродит среди жителей забытой Алларии. Странный и от того страшноватый. Пожелай он, оставить их у себя, будут неделями ездить по кругу, натыкаясь на одни и те же муравейники, да считая лягушек. Но в нем в тоже время полностью отсутствовало то, что в человеческом языке называется злой волей. Воля как таковая имелась. Не злая, не добрая — его собственная воля. И сила, сделать ту волю законом.
Жили когда-то могущественные правители аллари, жили львы, способные изменить ход истории. Были дикие восточные кланы, способные отвоевать свой путь. И был он. Никому не обязанный, свободный. Такой как есть.
Так получалось: их старший брат.
Шак, как велено, встал в середине поляны. Телеги отогнали к опушке. Кони лениво бухали копытами в мягкую лесную землю. Арлекины собрались у телег, только дриада тащила связку бананов. Принесла, уложила, стала натягивать край отвязанного полога.
— Ты закончила, девочка? — мягко спросил Апостол.
— Не могу завязать…
— Давай я, — раздался голос Лесного царя. Солька подпрыгнула, крутнулась на месте и заорала:
— Сколько тебе говорить, чтобы не подкрадывался! Урод зеленый!
— Апостол! — скомандовал царь, не обращая внимания на Солькину брань. — Собирай всех в центре.
Саня и Эд кинулись выполнять приказ. Курицу запихали в повозку. Зеленый подошел к Шаку, и начал шептать ему в ухо.
— Запомнил?
— Запомнил.
— Тогда… стой, дай с дриадкой попрощаюсь.
Арлекины смотрели на восток. Саня не хотел, само получилось. Мельком оглянувшись, он увидел: двое стояли и молчали. Молча разговаривали. Вокруг распрямилась притоптанная трава, и раскрылись бутоны невиданных цветов, волнами пошли листья банана. Дриаду и Зеленого как будто заплело повиликой. Потом Солька упрямо тряхнула головой и шагнула к остальным. Царь в ответ насмешливо улыбнулся.
— Восток — Шак выговорил слово со странным придыханием, и вслед — еще что-то шепотом.
Поляна раскрылась створками устрицы, и Апостол первым шагнул за границу зеленого царства.
Да вашу же мамашу! То есть, его зеленого величества — мамашу! А Саня удивлялся, зачем тот предупреждал про муравейники. Поляна ведь отпустила арлекинов без звука, без трепета. Вообще без какого-либо подвоха. Но стоило пройти полверсты — началось: гигантские сооружения загородили все свободное пространство между деревьями. От одного к другому тянулись вереницы муравьев, ростом с мыш и термитов — с галошу. Апостол молчком, — только желваки играли, — вел телеги немыслимыми кренделями. Саня смотрел строго под ноги, дабы ненароком не наступить на насекомое-переросток. Огорчится Зеленый — полдела. Тварюга за ногу цапнет — до снега чесаться будешь.
Где-то он недоглядел, вернее, недосвернул и треснулся лбом о дерево. За спиной коротко взлаял Эд. Саня обернулся. Ни фига, не смеялся над ним собака — сам угодил в ловушку из заплетенной ежевики, нашпигованной мелкими гнездами земляных ос. Шишка на лбу по сравнению с такой бедой — тьфу! Пришлось возвращаться, и тащить собаку из капкана.
— Ты мне теперь друг, товарищ и брат, — одну сторону лица у Дайрена раздуло мгновенно, рот оттянуло вниз. — Ар-р-р!!!
Это — оса влезла Эду за шиворот, и когда тот попытался ее выгнать, воспротивилась, должно быть, пригревшись. Шак успел отойти уже на некоторое расстоянии. Нагоняли они его крупной трусцой, отмахиваясь по ходу от озверевших ос.
— Апостол, я тебя умоляю, пошли быстрее. Замешкаемся, нас тут точно съедят — костей к вечеру не останется, — кое-как прошамкал Эдд в спину коня.
— Как считаешь, — рассудительно откликнулся Шак, — зачем Зеленый таких огородов тут нагородил?
— Да, пошел он! Не знаю. Шак-бар, я сейчас рехнусь. Больно, гадство!
— А ты не нервничай. Как только начнешь нервничать, точно с ума сбрендишь. Я же не нервничаю. Или на девочек посмотри.
Обе тряслись в телегах. Бледная — в зелень — Ципка закрыла глаза. Фасолька плакала.
— Солечка, — прохрипел собака, — дай какой-нибудь листочек, приложить к ранам. Умру ведь, и тараканы кости мои погложут. Не реви, красавица, любит он тебя. Я те точно говорю. А муравейников наставил, чтобы ты дольше его помнила.
Фасолька всхлипнула, походя, сорвала с кустика широкий мохнатый с обратной стороны лист и протянула Эдду. Лекарство подействовало поворота через три. У собаки раскрылся глаз. Он перестал охать и пристанывать на каждом шагу. Саня тревожить дриаду, на предмет излечения от шишки, не стал. Чего приставать к девушке, если и так видно — готова сорваться и бежать обратно. Пусть отплачет. А шишка что? Сегодня есть, завтра — прошла.
Бег с препятствиями продолжался до вечера. Зеленому припомнили все! Если он их слышал, а мысль такая посещала кота не единожды, то возненавидел на всю оставшуюся жизнь, то есть — вечно.
И только, когда солнце коснулось нижним краем верхушек дальнего леса, арлекины выбрались из лабиринта на поляну. Лошади, что интересно, не пострадали. Шака пару раз хватил за голую руку рассерженный муравей. Курица получила от, недоевших собаку ос, Саня тер лоб.
— Привал, или подальше отбежим? — спросил Апостол.
— Хочу спать, есть, пить, женщину и оркестр мальчиков-флейтистов, — заявил собака. — Но, давайте, еще немного отойдем. Эти монстры крови уже попробовали. Боюсь, стемнеет и вся рать сползется нас дожевывать. По телегам, господа! Дамы, подвиньтесь.
