нраву пришлись, драгоценная Агафья Никитична. И я обязательно приеду их послушать еще не раз. Только раньше Нового года никак не получится, ты уж прости.
– Ну вот, напросилась, – сказала Агафья и смахнула слезу с уголка глаза.
– Ты хозяйка, тебе и жизнью руководить, – успокоил ее Борис.
Кое-как развернувшись на узкой заснеженной дороге, Бармалей помчался домой, в город. Бросив взгляд в зеркальце, он увидел, что Агафья Никитична уже вернулась на тропинку и идет через поле к дому. До самого поворота на трассу он следил за ней взглядом. Маленькая темная фигурка посреди огромного белого пространства. Если представить шире, одна в целом мире, во вселенной. Жалость сердце сжимает. Хотя, почему одна? У нее дети. Да и он к ней обязательно приедет. И не потому только, что грех такой возможностью, таким знакомством не воспользоваться. Это как раз все понятно. Но было и кое-что другое. Он никак не мог отделаться от мысли, что встреча с Агафьей придала ему какой-то уверенности в себе, ощущение силы. И вот то чувство, испытанное им утром на ее перине, абсолютного соответствия месту, времени и обстоятельствам, как он может такое забыть? Как может не попытаться испытать его хотя бы еще раз?
Так он думал, оставив позади деревню Тютькино со всеми ее чудесами и сказками. Однако, чем дальше оказывалось Тютькино, чем ближе он подбирался к Берендейску, тем глуше и туманней становились его мысли и воспоминания об Агафье Никитичне. И тем сильней разгорались его думы о Марфутке. То, что он узнал о ней, было невероятно, и больше всего походило на фантазию. Но... Но и очень было похоже на правду. Ему все больше и больше казалось, что именно с Марфой все это и могло произойти. Даже так: должно было произойти.
Но, с другой стороны, если судить здраво, ничего конкретного он не узнал. Кто она на самом деле? Откуда взялась-появилась? Где ее родители, и где отчий дом? И тот старик, кстати, что босиком по снегу ходит, кто он ей? Почему он за ней ходит, по какому праву преследует? Вот сколько вопросов, а ответов на них ни одного. И придется, видимо, ответы эти у самой Марфушки добывать. Хоть она и просила покамест этого не делать, не беспокоить ее. Однако придется.
Ан вернулся домой к обеду, однако есть не стал, сразу завалился отдыхать. Утомился за дорогу, да и не спал же ночь перед тем, все сказки Агафьи слушал. Она ему и снилась снова, явилась, едва он глаза закрыл. Обнимала крепко, сказки шептала в самое ухо, и был ее шепот таким жарким, что затопила все тело Бармалеево истома, и потянуло его с неодолимой силой на подвиги молодеческие. Так потянуло, что он, от греха, тут же и проснулся. И вовремя, потому как в комнате уже начинало смеркаться. Вечер в окно заглядывал.
Пора было ехать к старикам Дозоровым, в их сторожевую башню. Едва он про них подумал, как тут же всколыхнулась в душе непонятная тревога. Да так что-то ему неспокойно сделалось, что он быстрей засобирался. Как всегда после сна, захотелось поесть, но на еду он отвлекаться не стал. Подумал, что полчаса может и потерпеть, а там уж Марфуткиным пирогам воздаст должное. И хвалу и честь.
Едва подумал о пирогах, как тут же ощутил их запах. Не тратя больше времени, он проглотил слюну и, одеваясь на ходу, выбежал из дому.
Сумерки из голубых уже превратились в фиолетовые, цвета разбавленных в воде чернил. В этот миг как раз включились фонари, и сумерки сомкнулись, стали темнотой ночной. Стало заметно, что вокруг желтых фонарей вьются стайки снежной мелочи. Мороз серчал, поскрипывая канатом, наматывая его, как говорят матросы, на кабестан, тянул температуру все ниже и ниже. Похоже, быть этой ночью морозному рекорду.
Бармалей решил, что лучше будет наблюдать за обстановкой из машины. Заведя мотор, и прогрев его сколько следует, он выехал на дорогу и вскоре уже был возле башни.
Пока ехал, все думал, как ему быть дальше. Как вести себя... со Снегурочкой? Она, помнится, и сама как бы в шутку так себя называла. Додумался лишь до того, что форсировать события не стоит, хотя бы не закончив ужин. А там видно будет. Да и вообще. Добытые в экспедиции сведения он решил до поры придержать при себе. Марфу они никак не порочили и ни в чем не изобличали, разве что давали повод подозревать, что она не совсем та, за кого себя выдает. Решил пока понаблюдать, что будет дальше.
Крутая, однако, дамочка, подумал он про Марфу. Хотя внешне такого о ней никак не скажешь. Ну, никак. Чисто визуально – куколка, да и только. Аленка из шоколадной страны. Да, держится молодцом, девчонка. Ну, так и мы тоже, молодцы. И кое-что про нее знаем. Посмотрим...
Однако все сложилось несколько иначе, не так, как парень намечал.
Едва он вошел в лифт, как тревога, от которой он несколько отвлекся по дороге, воспрянула в нем с новой силой и подступила пуще прежнего. Он чувствовал ее явственно, осязал, как некую назойливую добавку к воздуху, каким дышал. Но он никак не мог понять, с чего бы это? Что случилось? Откуда дует? Подумал, не о лифте ли предупреждение? Прислушался... Но нет, механика работала исправно, гудела ровно, как обычно. Но вот он достался верхнего этажа и вышел целым и здоровым из кабины, однако тревога при этом не исчезла, а, напротив, сконцентрировалась гуще прежнего, и он понял тогда, что, видимо, со стариками что-то происходит. Или с Марфуткой. Что, в принципе, одно и то же.
Поэтому, еще у лифта Бармалей приготовил ключ – от квартиры деда у него имелся свой, личный. Неслышно, на носочках, он приблизился к двери и так же осторожно, стремясь не издать ни звука, вставил ключ и повернул замок.
Замок все же едва заметно щелкнул. Бармалей замер. Стараясь искупить мнимую неосторожность и вобрать ненужный звук в себя, он прижался щекой к двери и приложил к ней, растопырив пальцы, ладонь. Полотно дверное показалось ему чрезвычайно холодным, точно дверь морозильной камеры. Что за черт? – подумал он.
Но тишина в квартире убедила его действовать дальше.
Он осторожно толкнул дверь, приоткрыл ее и неслышно вошел. И так ловко все осуществил, будто всю жизнь лишь то и делал, что подкрадывался.
В дедовской квартире его сразу накрыла такая густая тишина, что хоть на хлеб ее намазывай. Это было неестественно
