и думать...
Агафья Никитична замолкла, и какое-то время сидела молча, сложив руки перед собой, будто ждала, пока одной ей слышный сосулечный звон стихнет. Потом вздохнула и, подведя черту, сказала.
– Вот и все, что я знаю. Про то, кому Марфушка сестра, а кому она внучка, я, знамо дело, не ведаю. Только хочу, чтобы избежала она по возможности всех бед.
– А что за старик то был? – спросил Бармалей. – Ты его прежде не видела? Или, может, что-то слышала про него?
– Не знаю я, – Агафья покачала головой. – Никогда прежде не видела и не слышала. Но, ежели судить по виду его, да по тому, как он собачку мою успокоил, может, то сам Карачун и был. Сейчас как раз его время наступило. Ладно, хватит сказок, давай спать собираться. Пора, ночь-то проходит.
Хозяйка отвела Бориса в угол, в котором прежде Марфушка ночевала.
– Спи тут, за занавеской, – сказала. – Тут покойно.
Забравшись под перину, Бармалей какое-то время думал про странного старика, который Марфутку выслеживал. Уж больно он на придуманного дедом Василием Павловичем персонажа походил. На Злозвона. Чья кукла пропала намедни. Да, дела...
Бармалей утомился, уж больно прожитый до ночи день выдался хлопотный, богатый на события и впечатления. Едва он согрелся, как тут же стал проваливаться в дремную сладость. Не сразу и заметил, как кто-то проник в постель и прижался к нему жарким упругим телом.
– Спишь, что ли? – спросила Агафья Никитична. Агаша. – Погоди-тко спать. Я тебе еще не все сказки свои рассказала.
И рассказывала она Бармалею-Бармалеюшке сказки до самого утра, да такие, каких он прежде и не слыхивал. А уж, какие ему сны хозяйка показывала, про то мы только догадываться можем.
Глава 6. Злозвон, не кукла он
Утро занялось от лучины, которую подпалила Агафья Никитична, чтобы затопить печь.
Чирк! Чирк! Фшшшш!
Да будет свет! И стал свет!
Впрочем, света стало совсем чуть-чуть, в угол за занавеску проникали лишь отдельные лучики. Чертили по стене, как несбывшиеся искры-фантазии.
Бармалей закрыл глаза и, медленно растворяясь, вновь погрузился, превратился в сон. Как же хорошо ему было, в этом теплом, мягком, абсолютно благоволившем ему коконе. Не помнил он, когда такая счастливая истома в последний раз привечала его. Прямо какое-то волшебство. Или как это назвать?
Он вздохнул. Как ни называй, а пора вставать. Агаша, вон, уже и на стол накрыла.
– Ты ешь тут без меня, – сказала она ему.
– А ты?
– Я потом, с детьми поем.
– Далеко собралась?
– К соседу сбегаю, насчет лошадки договориться надобно.
– Лошадки?
– Лошадки, да. Надо же как-то машину твою из снега вытащить? У нас тут тракторов ни у кого нет, только животина. Ты как поешь, выходи.
Лошадка оказалась огромным битюгом рыжей масти, тяжеловозом владимирской породы по кличке Вовка. Или Вовчик. Рядом с ним хозяин его, сухонький мужичонка в кургузом кожушке и валенках, с торчавшей вперед вздорной бороденкой, казался дошкольником. Звался мужик Ильей, на каком основании некоторые шутники величали коня его Владимиром Ильичом. Что кстати имело смысл еще и потому, что борода у Ильи была такой же рыжей, как хвост у его Вовчика. В общем, порода одна, хотя характеры и противоположные. Конь степенный и основательный, хозяин суетливый и матершинный. Как он при таких данных вместе уживались, загадка.
Однако и уживались вполне, и работали ладно.
Илья поставил коня позади машины и привязал постромки к рым-болтам на бампере. Потом взял Вовку под уздцы и тихо сказал ему:
– Ну, пошли на...
Владимир Ильич скосил на него умный лиловый глаз и подался вперед. Конь сделал всего три шага и без какой-то заметной натуги, играючи извлек «Волгу» из сугроба.
– Ничего себе! – удивился Бармалей. – Прямо «Кировец»!
– Нормально! – ответил Илья. – Для Володьки это даже не разминка. Так, утренняя прогулка. Заведешь? Машину-то?
– Щас буду пробовать.
– Ну, если не получится, приходи, что-нить придумаем.
– Ладно.
Держа коня в поводу, Илья двинулся к дому. Чем дальше они отходили, тем заметней становилась разница в размере между человеком и животным. Но, странное дело, тем и очевидней делалось, что эти двое созданы и предназначены друг для друга.
– Спасибо! – крикнул Бармалей им вслед. – С меня причитается!
Не оборачиваясь, Илья поднял над головой свободную руку.
– Интересная у вас тут манера животных именовать. Поросенок Борька, конь – Вовчик.
– У меня еще есть кот Самсон, – сказала Агафья Никитична. – И петух Агафон. Животные – наша родня деревенская. Ну, заводи свой ровер, что ли.
Волга, как ни странно, завелась почти сразу, будто и не простояла на морозе да в снегу всю ночь. Видимо, сказался недавний ремонт и регулировка. Правильная оказалась настройка.
– Надо же, завелась, – с неожиданным сожалением оценила факт Агафья. – Я надеялась, что останешься еще.
– Я бы с радостью, но не могу. Мне ехать надо, – отвечал Борис, выбираясь из машины и становясь с ней рядом. – Дел полно.
– Дела, дела... Так приезжай, когда с делами покончишь. Я еще тебе сказок расскажу. У меня их много припасено. Али не по нраву тебе мои сказки?
– Как не по нраву? – удивился Бармалей. – Очень даже по нраву мне твои сказки, Агафья Никитична.
– Вот. И приезжай.
– Только ведь муж у тебя...
– Где тот муж?
– Вернется, тебе же сказали. Или ты не веришь?
– Почему не верю? Верю я. Только...
– Что?
– Вот когда он вернется, тогда и будет муж. А покуда его нет... Ночи ведь пролетают такие, Боренька, про которые и вспомнить нечего. Даже сны пустые. А ночь – главный женский ресурс, чтоб ты знал. Только ночью баба и живет по-настоящему. И ресурс тот по любому истекает, использовала ты его как надо, или просто выспалась, пока вовсе не кончится. А быстро кончится, оглянуться не успеешь. И тогда никому ты уже не нужна, и никто ничего не вернет, ни время, ни года, ни любовь. Спи себе, досыпай.
– Другие бабы наоборот, поспать любят.
– То они просто не узнали того, что мне довелось. Приезжай! Что? Ты не думай...
– Да я не думаю.
– Что же тогда?
Бармалей коснулся пальцами ее щеки, погладил ее.
– Твои сказки мне очень по
