– Почему сразу не донесли до неё или до меня? – чуть отстранённо поднял правую бровь Атарбай.
– А зачем? – резонно парировал степняк. – Задача выполнена. Мёртвых не вернуть. Ссориться в походе – последнее дело. А скажи я вам с Алтынай, той будет испорчен.
– Ты неправ и сам это понимаешь. Но говорить с тобой буду не я, и не здесь. Вернее, не только я. – Кивнул Атарбай потупившемуся седому, затем развернулся к пуштуну. – Теперь ты. Ты нарушил два приказа сразу: не убивать пленных и никакого лишнего насилия над местными. Я понимаю, что тебе в голову моча бьёт, вернее, кое‑что иное… Но между нами были договорённости и о правилах в походе, и о старшинстве командиров. Ты их нарушил. Ты нарушил не просто договорённости между людьми, а совместные правила соседства двух народов. Я понимаю, что ты это сделал исключительно из своей природной тупости, но это не меняет свершившегося. Местные, забирая груз себе, не тронули ни одного из… – в этом месте Атарбай запнулся. – Не совсем из наших… Никого из тех, кто вёз груз нам.
– И что теперь? – хмыкнул Фахраддин, обводя взглядом окружающих в поисках поддержки. – Нам‑то что с того? Мы тех людей в глаза не видели. Живы они, нет ли, нам‑то какая с того печаль?
– Жаль, что не смог поехать Актар, – констатировал брат дочери Хана. – И вместо себя отправил самого дебильного родственника… Ты понимаешь сочетание слов «правила игры»? Местные, не убив никого при нападении – только отобрав груз – обозначили правила игры. Выгодные обеим сторонам.
– Не убивать? – подал голос седой родственник Алтынай.
– Да. Пуштуны это правило абсолютно напрасно нарушили. А теперь у меня вопрос к пашто: если дочь нашего Хана, либо ваша Джирга, решат установит с местными какие‑то отношения, это вообще будет возможно? Не говоря уже о напрасном убийстве достаточно мирных людей, с которыми можно было поладить и так?
– Да нужны нам эти земли! – презрительно фыркнул Фахраддин. – Мы на Хинд в набег ходили, ходим и ходить будем. Какие отношения с ними, лысый?! Что надо, так возьмём! Всегда так было.
– Ты дурак. Ты просто Аллахом проклятый дурак, – тяжело вздохнул Атарбай. – Может, мне сейчас тоже кое‑что напомнить тебе? Как вы нашей Степи при Хромом Тимуре ноги мыли – эту воду пили?
Пуштуны напряглись, Фахраддин покраснел.
– Остыньте, я не для скандала. – Махнул рукой здоровяк. – Я к тому, что времена меняются. И все хотят попробовать жить по‑новому. Но из‑за таких как ты… Ладно, с Актаром дома будешь разбираться. Туркан, взять Разию, найти родственников пацана, вернуть его родным. СЕЙЧАС. Никакого тоя, пока не сделаете.
Степняки молча зашевелились, поднимаясь на ноги.
– Э‑э‑э! А чего ты тут раскомандовался?! – моментально вскинулся пуштун, хватая уходящего Атарбая за плечо и разворачивая его к себе. – Чего это ты м о и м пацаном распоряжаешься?!
– Мне что, процитировать тебе все хадисы, которые объясняют всё непотребство твоего поведения? – Атарбай задумчиво повернулся обратно. – Ты действительно не понимаешь, в чём неправ?
– Не тебе меня учить! Мы – не вы! Ты вон вообще двух баб дерёшь, вопреки всем правилам, долбаный рафидит! – Фахраддин разошёлся не на шутку, подступаясь к Атарбаю и доставая из ножен клинок.
– О себе я б ещё подумал, что сказать, – как‑то отрешённо ответил брат дочери Хана. – Тем более что я не рафидит. Но ты же сейчас о Ханшайым, правильно?
Повисла неловкая тишина.
– Бадал. – Атарбай вытянул в сторону руку, в которую кто‑то из туркан вложил клинок.
Ещё через минуту Фахраддин, не мигая, смотрел мёртвыми глазами в небо.
– У кого‑то из пашто есть ещё вопросы? – здоровяк обвёл взглядом присутствующих. – Кто‑то ещё считает, что может оскорблять всех вокруг себя?
– Обычаи у нас свои. Тут Фахраддин прав. Оскорблять женщин нельзя, тем более вашу Ханшайым. Тут он не прав был, тут всё справедливо. Но ты не прав, когда указываешь нам, как нам жить. – Ответил один из пашто. – Мы забираем тело Фахраддина и сейчас же возвращаемся домой.
– Вольному – воля, – пожал плечами Атарбай. – Учтётся при определении вашей доли.
_________
Примечание 1:
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%82%D1%8B
Примечание 2:
Бадаль (справедливость/месть) – искать справедливость, мстить обидчику. Всё равно, когда была нанесена обида – вчера или тысячу лет назад. Пока жив нечестивец – это не имеет значения. Справедливость по законам пуштунов – вещь тонкая и требует совершенствования: ведь даже безобидная насмешка («паигхор») считается оскорблением, которое может быть смыто только кровью обидчика (а если его нет поблизости – отвечать за него придётся ближайшему родственнику по мужской линии). Это, в свою очередь, зачастую приводит к межплеменному кровопролитию, которое может продолжаться веками и привести к сотням жертв. Хотя, зачастую, кровные обиды могут быть улажены и другими способами.
Глава 28
– Там никак нельзя было не ссориться? – Алтынай, проспав пару часов, вооружается порцией плова (его варят тут же на костре). Потому говорит, не отрываясь от еды. – Я сейчас не ругаюсь и не переживаю, просто выясняю. И кстати, кем он тебя обозвал? Что это за слово, за которое ты его убил?
Перед тем, как ответить, принимаю решение вначале отсмеяться до конца. Хотя это и несколько неуместно.
– Это не ругательство, – улыбаюсь по инерции. – Ну, или, скажем, не цепляющее меня ругательство. Его даже сами шииты считают не за брань, а за похвалу… Меня же многие здесь принимают за азара, знаешь?
Она молча кивает, продолжая сосредоточенно поедать плов.
– Азара преимущественно шииты, – продолжаю. – Почти все. А Фахраддин был крайне взволнован в тот момент и хотел меня уязвить. Видимо, поначалу ему ума хватало не трогать ничего, кроме религиозных, как он думал, отличий.
– А что это слово значит? – не прекращая жевать, не удерживается от любопытства Алтынай.
– От слова «ра фид» на языке Пророка. «Отвергающий». Смотри, я не большой знаток Ислама, но тут дело вот в чём…
Устраиваюсь поудобнее для экскурса в историю (насколько я её помню), но Алтынай меня перебивает со смехом:
– Да ты вообще не в Исламе!.. – она делает непристойные (если бы присутствовали чужие) жесты руками, намекая на только нам двоим известные деликатные подробности моей биографии.
– Вот именно, – киваю. – Потому за точность не поручусь. Но насколько помню, там суть в следующем. Вы, сунниты, считаете допустимым правление любого правоверного халифа, избранного законно. А у шиитов, если память мне не изменяет, допустимой считается передача власти только по линии прямых потомков Пророка Мухаммеда.
Алтынай, продолжая есть, сосредоточенно слушает, расфокусированно глядя перед собой.
– Вот шииты, исходя из своих соображений о правильном и допустимом, не признают законности династии Омейядов и Аббасидов. Отсюда и «ра фид» – отрицающий. При том, сами шииты придают слову «рафидит» положительный смысл: утверждают, что рафидитами являются «единственные верующие, отвергшие зло».
– Не знала, – удивлённо ведёт бровью Алтынай. – Так это они, получается, отрицают и весь Праведный халифат?
– Видимо, скорее принципы передачи власти у первых трёх Праведных Халифов, – деликатно сглаживаю углы. – Насколько мне известно, четвёртого они всё же признали. Я не силён во всей этой премудрости, тебе лучше с кем‑то постарше и поумнее на эту тему поговорить.
________
Примечание: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D1%85%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%84%D0%B0%D1%82
