_________
– Для начала, хотя б с правоверным! – шёпотом хохочет Алтынай, хлопая меня изо всех сил ладонью по плечу. – Слушай, но тогда от меня вообще ускользает смысл и суть вашей ссоры. Чего ты‑то клинком стал размахивать?! Ты же меня сам всю дорогу в этом упрекаешь?! На тебя как будто непохоже, нет? – она с сомнением смотрит в пустую миску, явно раздумывая о добавке.
– Пошли за второй порцией, – поднимаюсь со скрещенных по‑турецки ног и подаю руку ей. – Речь вообще не обо мне. Знаешь, я знаю пуштунов, как мне кажется, иногда лучше их самих… Во‑первых, он оскорбил тебя. Прямо, прилюдно, недвусмысленно. Без каких‑то вариантов сгладить свою вину.
– Это когда он сказал, что ты спишь со мной и с Разиёй? Но это же не так! – искренне удивляется Алтынай.
– Это ты знаешь, что не так. Я знаю. А снаружи оно, видимо, выглядит иначе… Знаешь, у пашто с женщинами же тяжело и крайне непросто.
– Да уж всяко не как у нас, – хохочет Алтынай. – У них девчонки и женщины какие‑то забитые и вообще, как не от мира сего, только тс‑с‑с…
Пуштуны хотя и покинули в полном составе стоянку ещё до того, как она проснулась, но высказываться в дурном ключе о другом народе, если сам к нему не принадлежишь, да ещё вслух, в Орде непринято. Старое правило, которому много веков. Как бы не со времён ещё хана Шынгыса.
– Ну вот. А у взрослого мужчины есть определённая телесная потребность, – начинаю сконфуженно размышлять, как бы объяснить девочке‑подростку роль секса в жизни мужика, переполненного в жарком климате тестостероном.
– Я понимаю о чём ты, – не прекращает веселиться Алтынай, в очередной раз шлёпая меня ладонью между лопатками.
Сидящие у огня кочевники без слов принимают у неё пустую посуду и через четверть минуты возвращают её, наполненную до краёв.
Вообще‑то, по всем правилам, нам полагалось бы сейчас сидеть вместе со всеми. Но степняки отлично осознают возможную необходимость в деликатности, потому нам ничего не говорят. Спасибо, как говорится, за понимание.
– Я знаю пуштунов, – продолжаю уже в шатре, когда Алтынай принимается за вторую порцию. – Оскорбление женщине спускать нельзя. Если бы я промолчал и ушёл, за спиной тут же возникла бы резня, уже между всеми пашто и твоими воинами.
– А так ты избавился от зачинщика и сгладил волнение? – уточняет она.
– Угу. Во‑вторых, меня воротит от бача‑бази. Много лет как, потому что это мерзость и гадость по всем без исключения канонам, хоть шиитским, хоть суннитским. И родоначальники этого обычая, насколько мне известно, именно пашто. Лицемерно при этом о нём недоговаривая веками и делая вид, что у них такого нет и быть не может.
– Обычай недопустимый. – Серьёзно соглашается Алтынай. – Но ведь не только у пашто… Что‑то ещё?
– Конечно. Ещё он нарушил приказ и начал убивать. Причём, когда Разия пояснила, ради чего… Знаешь, я не считаю, что такому человеку стоит жить дальше. Это примерно как те, что напали на тебя с братом в ущелье, помнишь? Когда мы только познакомились.
Она молча кивает.
– Если не убрать из стада одну паршивую овцу, завтра и другие пашто могут начать думать, что воля Хана Степи им не указ, – завершаю пояснения. – Либо его дочери. Даже в походе. Судя по всему, нас ещё ждёт не одно и не два противостояния с внешними силами в провинции, и дисциплину в войске надо взращивать уже сейчас.
– Я сама не сильно верила в длительность союза с пашто, – после паузы сообщает Алтынай. – Хотела верить, сейчас хочу, но до конца не верится. В них – не верится.
– Вот тут я бы не торопился, – спешу остудить её неуместный пыл. – Они могут быть и верными друзьями, и надежнейшими союзниками, особенно в вопросах войны. Но вот таких вот паршивых овец, как этот Фахраддин, надо убирать сразу. К моему великому сожалению, пашто в своей массе не всегда склонны к рассудительности и взвешенности решений. Очень часто они идут за тем, кто всего‑навсего громче других кричит во весь голос. Что, впрочем, не отменяет мудрости всего народа… Знаешь, когда речь о женщинах и тех отношениях между мужчиной и женщиной, кои уместны лишь мужу и жене, они как будто разума лишаются. Что‑то такое им бьёт в голову, на что со стороны смотреть невозможно.
А мне вспоминаются самые обычные и достаточно регулярные танцы в заурядном кишлаке, в другом веке и в другом мире, на которых присутствуют только мужчины. Излишне говорить, что участвуют в танцах тоже только мужчины.
Тогда, в далёкой молодости, и само зрелище, и вызванные эмоции оставили во мне такую массу впечатлений и ассоциаций, что их хватит на многие годы вперёд.
И кстати: порицаемые всеми без исключения талибы первым делом, после прихода к власти, вполне себе официально запретили, под страхом смертной казни, бача‑бази как явление в природе.
Я, впрочем, не думаю, что по факту формального запрета само явление прекратилось. То как в бывшей распавшейся Империи: вроде как официально секса не было. Но в реале…
Видимо, с талибами и «народными обычаями» по аналогии. Но это не отменяет саму решительность бородачей в борьбе с пороками, которые и лично я считаю недопустимыми во все времена.
_________
Примечание. «Деревенская (кишлачная?) дискотека», когда в одно помещение набивается куча мужского народу, и под достаточно бодрую и ритмичную музыку танцуют только мужики (женщин вообще нет в присутствии, как класса) – это такая масса впечатлений и эмоций…
Не знаю, как передать. Пока не увидишь хотя бы один раз, рассказывать бесполезно.
А самое главное и примечательное для русского советского человека – они всё это выдают, будучи полностью трезвыми.
Я не исключаю, что кто‑то где‑то чем‑то задвигается, может даже на регулярной основе. Но на таких вот «деревенских клубных танцах» 90 % участников трезвы, как и надлежит правоверным.
Вот лишь слабое подобие того, что отжигают темпераментные, активные, зрелые и бурные южные мужчины, не имея возможности не то что на удовлетворение физиологических потребностей в женском обществе. А даже не имея возможности зачастую просто заговорить с женщиной (а от физиологии не скроешься, она всё равно догонит. Мне, кстати, кажется, что у них тестостерона в принципе в крови больше, чем у нас; от природы).
https://www.youtube.com/watch?v=lQ7TLi65aQg
*********************
Последнее время Дайн бывал в Столичном Дворце чаще, чем у себя дома – в своём баронском замке.
Джемадар Пун, развив бурную деятельность, ввязался сразу во множество начинаний первого и второго департаментов. Что, в свою очередь, естественным образом потребовало и участия «своих» людей, на которых Пун мог бы положиться: в одни руки за всем было не успеть.
Дайн, как абсолютно законный носитель хавилдарской формы Термязского отряда, плюс обладатель баронского жетона, выданного монархом лично, был вхож всюду. Несмотря на внешний имидж, схватывал он быстро, лишних врагов не заводил и сглаживать углы научился за несколько дней (немалую помощь в последнем оказала дипломатичная и рассудительная Кхиеу, мудрая не по годам).
Сейчас Дайн шёл по коридору, прикидывая, куда направиться раньше: к прокурорам или к представителям второго департамента. Намечающийся «визит» в следующий по списку караванный дом требовал согласования и с теми, и с другими. Кстати, ещё надо всё обставить так, чтоб информацией о грядущих «налётах» на бравых южан никто из дворцовых не поделился с кем не надо.
Дайн раздумывал над тем, как построить беседу с прокурорами, когда ему под ноги из бокового коридора выкатилась какая‑то женщина.
Сверкнув глазами, она вначале истошно завопила. Затем в один присест разорвала на себе батистовое подобие то ли очень лёгкого платья «для особых случаев», то ли капитальной ночной рубахи.
Невесть откуда появившимся из другого коридора гвардейцам и паре дворян она, мгновенно залившись слезами и сверкая неприкрытым декольте, завопила, указывая пальцем в сторону северянина:
