Я покопался в памяти.
— Очень смутно. Да, захотелось погулять. И собачки были такие ласковые. А больше вроде ничего и не было. Может, они просто почувствовали, что я больной и кусать меня… ну, некрасиво?
— Скорее они почувствовали, что ты странный и с тобой лучше не связываться.
Разговор начал сворачивать на знакомую дорожку — демон, жуткие способности, завоевание мира. Ругаться не хотелось, но и обсуждать эту галиматью было неинтересно.
— Тань, давай просто погуляем? А то я что-то засиделся в этом фургоне.
Таня опять посмотрела на меня «странным» взглядом.
— Да, конечно. Будем просто гулять.
Ближе к вечеру остановились на ночевку в очередной таверне. Все пошли обустраиваться, Таня, выпустив меня из повозки, тоже ушла. Делать было нечего, и я уселся на задок повозки и, болтая ногами, принялся таращиться по сторонам. Честно говоря, ничего интересного. В детстве я ездил в деревню к бабушке, и теперь было полное ощущение, что вернулся в детство. Свободно разгуливающие куры, пара свиней развалилась в луже у забора. Несколько телег, из конюшни тянет навозом, да и вообще запах — чисто деревенский (кто бывал, поймут). Правда, из таверны еще тянуло запахом разных вкусностей — свежеиспеченным хлебом, мясом со специями. Я даже начал потихоньку завидовать тем, кто сидит сейчас в душном помещении и макает свежий хлеб во вкуснейшую подливку.
Чтобы как-то отвлечься, стал выискивать новый объект для наблюдений. Тут как раз подъехала карета, из нее вышли три женщины средних лет. Старшая, это сразу чувствовалось, со скучающим видом, но очень пристальным взглядом. Вторая чем-то напоминала шаловливого котенка, третья — обычная, ничем не примечательная. Все в одинаковой одежде: курточки, юбки до колен, из-под которых виднелись брючки. У всех на груди значки с какими-то буквами. Резким диссонансом смотрелись небольшие изящные шляпки и тяжелые ботинки, наподобие армейских берцев. Троица смотрелась странно, и я невольно насторожился. Между тем, женщины (старшая впереди) направились к таверне и у входа столкнулись с простоватым мужиком. Тот, видимо, принял на грудь, хорошо поел и теперь был готов любить весь мир.
Завидев женщин, он расплылся в улыбке:
— Какие цыпочки, какие красавицы!
Старшая процедила сквозь зубы:
— Негоже обращаться в подобном тоне к незнакомым женщинам.
Мужик игриво осклабился:
— Так в чем же дело? Давайте знакомиться, мадам. Меня зовут Чундик.
Старшая еще больше построжела лицом:
— Мне плевать на твое имя и на твои желания! Ты мне мешаешь и отвлекаешь от важных дел. Пошел вон, чмо!
Улыбка у мужика стала блекнуть, он оторопело смотрел на еще минуту назад казавшихся ему такими прекрасными женщин.
— А чего сразу ругаться-то? — начал он заводиться. — Я ведь говорю вежливо…
— Да плевать мне на твою вежливость! — совсем озверела старшая.
Почти без замаха она врезала мужику, и тот, не ожидавший подобной реакции, опрокинулся на землю. Подруги, до этого стоявшие молча, подскочили и, на мой взгляд, очень умело попинали его. Затем уже втроем подтащили к оказавшейся неподалеку неубранной коровьей лепешке и ткнули его лицом прямо в нее. Мужик задергался, но старшая придавила его голову ногой (теперь стало понятно, зачем им берцы).
— …!..!..!!!
Поднеся платочек к глазам, она сделала вид, что промакивает навернувшуюся слезу.
— Все-таки до чего я наивный человек: никогда не понимаю, что встретился не светлый паладин, а очередной ублюдок, учуявший повод нахамить беззащитным женщинам, и разговариваю с ним как с человеком, разговариваю…
В голосе ее даже послышался всхлип, но взгляд, который она при этом бросила на нас с возничим, был совсем не расстроенным. Мы с Меганом, я во всяком случае точно, замерли, не зная, как реагировать на произошедшее.
Подруги между тем поддержали опечаленную начальницу, тоже повздыхали над падением нравом и распущенностью мужчин.
Когда эта непонятная троица скрылась в таверне, мужик, которого они попинали, наконец смог сесть. Лицо, еще недавно довольное и веселое, теперь было в крови и дерьме. А полный недоумения взгляд как бы спрашивал — а что это было?!
Примерно так же подумал и я. Повернулся к возничему, и тот, поняв невысказанный вопрос, коротко ответил:
— Орден защитниц чистоты мыслей и словесности.
У меня невольно отвисла челюсть.
— Так они же сами ругаются, как…
— И что? Они же взялись бороться с матом и плохими мыслями у других, не у себя. Жене нашего герцога, очень возвышенной душе, как-то пришло в голову, что народ говорит плохими словами, речь его груба. Вот и решила навести порядок. Кинула клич, собрала таких вот… гм… обеспокоенных… гм… женщин. Утвердили устав, заручились всемерной поддержкой герцога. Ну и понеслось. По слухам, в столице они школы открывают, детей учат. А на местах… ну, ты сам видел. Что считать плохими мыслями и словами, определяют они сами, под настроение, поэтому никогда не знаешь, чем разговор закончится. Могут и над матершинным анекдотом посмеяться, а могут прицепиться к любой мелочи, и чем это все закончится, одни боги знают. Друг за дружку они горой стоят, попробуй только тронь! Этот мужик еще легко отделался — некоторых, бывает, и публично распинают, да еще и издеваются, пока порют или еще как наказывают.
— Так у вас, наверное, порядок?
— Если бы! Пока они рядом — все боятся, а чуть в сторону — и все по новой. Да и какая жизнь без матерных куплетов во время попойки с друзьями? Может, и был бы толк от их работы, если бы они сами вели себя как подобает. А то ходят фифами, цветочки нюхают, о возвышенном говорят. А потом — раз, и матом, и кулаком по морде, а потом в дерьмо. Это, кстати, у них любимое развлечение. Ты здесь веди себя поаккуратнее, языком поменьше трепи. К незнакомцам здесь относятся с еще большим подозрением, чуть что — и… Лучше помалкивай, а собственное мнение держи при себе.
Если бы я еще слушал чужие советы…
Следующим утром мы подъехали к очередному перекрестку, и наш отряд остановился, поскольку дорогу перегородила странная процессия. Впереди пара десятков человек в одеждах балахонами, затем десяток женщин с распущенными волосами. За ними повозка, заваленная цветами, потом опять толпа народа. И что самое удивительное — все идут молча. И люди нашего отряда тоже молчали, даже не пытаясь ехать дальше. Это уже становилось интересным. Воспользовавшись тем, что все смотрели только вперед, я выбрался наружу и подошел к Тане. К нам как раз медленно подъезжала изукрашенная повозка. Только тут я разглядел, что на некоем подобии настила лежит весьма симпатная девчонка, вся сплошь засыпанная цветами. Видны оставались только лицо, грудь и сложенные руки.
