Спрыгнув с кровати, Райли начала перед ним ходить туда-сюда.
— Ты ничего не знаешь, — горько сказала она. — Доброта? Да. Но, по правде сказать, я просто пытаюсь сделать свою работу наилучшим образом. И обычно я с ней не справляюсь, что крайне печально.
Она остановилась перед ним так близко, что он мог бы потянуться и коснуться ее. Ему пришлось крепко сжать руками ручки кресла, чтобы не допустить этого.
Чтобы не дать себе прикоснуться к ней. Черт, а он так хотел ее коснуться.
— Расскажи мне, — вместо этого попросил он.
— Точно. Ты из той самой мифической Атлантиды, и ты желаешь выслушать события дня из жизни социального работника?
— Расскажи мне, — повторил он, открывая перед ней свой разум, чтобы она могла в него заглянуть. Почувствовать, насколько он желает знать о ней всё.
На ее лице показалось выражение изумления:
— Ты, в самом деле, желаешь это знать, так?
— Да.
Она минуту помолчала, а потом опустилась на ковер рядом с ним и, почти погрузившись в транс, стала описывать события дня. Когда она упомянула об истории девочки с пистолетом, Конлану пришлось собрать все свои силы, чтобы не дать ей увидеть свою ярость. Он желал убить. Он желал расколоть, разорвать, пробить кулаком стену.
Но ничего подобного не сделал, а сидел с маской спокойствия на лице, отчаянно стараясь держаться за свои знания и свою объективность. Как могла эта женщина так его привлекать?
Он смотрел на нее, сидевшую на полу перед ним, на страдание в ее лице, когда она рассказывала о детях, которых она так старалась спасти. Дети, родившие детей. Безнадежная борьба против бедности и общества, у которого не оставалось времени для потерянных.
Пока она говорила, он почувствовал эмоции, содержавшиеся в основе ее слов, и вопрос в его разуме изменился.
Как эта женщины могла не привлечь его?
Ее слова затихали.
— Так вот, потом появился ты, и я полагаю, ты знаешь, что потом произошло. Вероятно, теперь ты мог бы сказать мне точно, кто и что ты есть, и почему ты последовал за мной к моему дому.
Она, моргая, оглядела комнату, потом поднялась на ноги, снова испытывая настороженность.
— И раз уж ты будешь этим заниматься, ты можешь дать мне знать, где это я сейчас нахожусь, черт возьми.
Он медленно поднялся, так, чтобы не напугать ее.
— Ты повергла меня в шок, Райли, и я обязан быть с тобой таким же искренним. Я — предводитель воинов Посейдона, которые поклялись оберегать человечество.
Схватив край своей рубашки, он оттянул его в сторону, чтобы показать знак Посейдона, который носил. Высоко на правой стороне груди, где сам Бог Морей выжег символ Воинов Посейдона на плоти Конлана.
Круг, представляющий всех людей мира, пересекала пирамида знаний, которая передалась им от древних. Силуэт Трезубца Посейдона разделял их пополам.
— Этот знак, который я ношу, является доказательством моей клятвы. И все же, из того, что я понял между строк твоего рассказа, этой ночью ты заслуживаешь носить его больше, чем я.
Она подняла руку, как будто хотела проследить символ кончиками пальцев. Потом отдернула руку, и улыбнулась.
— Ты снова говоришь официально, — заметила она. — Каким-то образом, ты напоминаешь мне мою мать, которая кричала на меня, когда я попадала в неприятности. Обращение Райли Элизабет Доусон означало, что я в большой беде.
— Райли Элизабет, — повторил он, наслаждаясь звуком ее имени. — Это подходит тебе. Одновременно сильное и женственное.
Каким-то образом, не сознавая этого, он подвинулся ближе к ней. Ее жар, соблазнительные изгибы ее тела, линия ее шеи, все его завораживало. Она посмотрела на него, ее тревога в глазах сменилась узнаванием.
Он все еще мог чувствовать ее внутри себя. Ее мысли, ее эмоции.
Он хотел почувствовать себя внутри нее.
Конлан поднес свои руки к ее рукам, притягивая ее вперед. Медленно. Нежно. Давая ей время для отказа.
Молясь, чтобы она этим не воспользовалась.
Он выступил вперед, чтобы встретить ее на полпути. Упиваясь ее запахом. Желая погрузить свое лицо в шелковистые волосы, спадающие ниже плеч.
Желая погрузить свое тело в ее жар.
Ради Посейдона, ему просто необходимо снова ее коснуться. Ему необходимо было снова ее поцеловать.
— Райли, — простонал он. — Прошу.
Она точно знала, о чем он просит. Он увидел, как узнавание в ее глазах сменилось ожиданием.
Предвкушением.
Она подняла свое лицо и нежно коснулась его губ своими губами. И он пропал.
Пропал в ощущении, в цветах, которые сверкали в ее разуме, — в его разуме, — вместе в их умах. Пропал в ощущении того, как ее мягкость прижалась к его твердости. Поцелуй углубился.
Он углубил поцелуй. Он ворвался своим языком в ее теплый, сладкий, гостеприимный рот, и его колени едва не подогнулись, когда она обхватила руками его шею и притянула его ближе к себе.
Жар, цвета и поток потребности. Пойманный в водоворот, циклон, неистовую, сбивающую с ног океанскую бурю желания, он крепче ее обнял и поднял, пока ее ноги не оторвались от пола. Ее груди терлись о его голую грудь. Он простонал глубоко в горле в ее горло, в том пространстве между их губ.
Она подняла ноги и обвила ими его бедра, извиваясь, чтобы обхватить его тело, а жар между ее ног внезапно оказался прямо напротив его члена. Невозможно, но он затвердел еще больше. Точно, он скоро прорвет свои штаны, рывком раскроет ее рубашку и сорвет с нее джинсы. Узнает, не обратятся ли цвета в его голове в фейерверк, когда он войдет в нее.
Страсть, поглотившая его чувства, прошла через него со стуком.
Или, нет, черт возьми. Это распахнулась дверь.
Конлан развернулся, чтобы встретить угрозу, рыча, отпихивая Райли за свою спину.
Моя. Я защищаю свое. Моя!
Вэн стоял на пороге, его рот был широко открыт во второй раз за эту ночь.
— Э…, да. Ну. Ох, прости, что помешал, но Аларик считает, что тебе следует отдохнуть, и ты, ну, передаешь такие сексуальные флюиды, которые настолько громогласны, что все мужчины в этом доме озаб…ах, испытывают неудобство.
Позади него Райли издала полузадушенный звук. Конлан ощущал пульсирующие волны смущения от нее. Он постарался остаться в здравом рассудке и глубоко вздохнул.
Вэн. Мой брат. Никакой угрозы.
— Я… да, отдых, — он снова глубоко вздохнул. Аларик. Трезубец. — Ему удалось найти местонахождение Трезубца?
Вэн покачал головой, его лицо выражало веселье.
— Нет, ему нужно оправиться после лечения. Он высказал несколько нелицеприятных слов, чтобы описать то, как ты, ох, не даешь ему отдохнуть.
