перед ними расступались…
— Да уж, что-то мне подсказывает, что всё это просто так не кончится. Марин, давай лучше о Земле поговорим, а? Хотя бы так скрасим ожидание.
— Давай. Что ты хочешь узнать?
— Почему ты с мужем разбежалась?
Почему?
Я покусала губы. Не очень хороший вопрос, не очень легкий. Но тем не менее я рассказала Агапе о своем бесплодии, о нашей жизни до того, как врачи вынесли мне приговор. Рассказала о постепенном изменении мужа, о том, как он начал приходить домой под мухой, хотя раньше пил только по праздникам. Рассказала о взгляде. О том самом взгляде, который порой я ловила. Злой и в то же время сожалеющий.
Рассказала, как сначала делала вид, что всё нормально и всё это только временные трудности. Рассказала, как плакала, когда он уходил, чтобы не видел моих покрасневших глаз. Рассказала, как видела, что пропасть между нами становилась всё больше и глубже, а как я не пыталась перебросить через неё мостик… он не принимал.
Возможно, Сережка и любил меня когда-то, но после вынесения вердикта что-то в нем сломалось. Он продолжал по инерции приходить домой вовремя, улыбаться через силу, вести себя как обычно в компании друзей, но я видела, что муж становился другим. Холодным, отдаленным, чужим.
Я не была инициатором развода, но согласилась с его предложением. Даже на спину не плюнула, когда мы выходили из ЗАГСа с записями о расторжении брака. Нет, просто сказали друг другу: «Пока!» и разошлись в разные стороны. К моменту этой последней встречи я уже жила на квартире родителей и мне не было смысла возвращаться в его квартиру. Мы разошлись, как два человека, которые познакомились на вокзале и через полчаса разъехались по разным сторонам необъятной Родины.
Под конец повествования Агапа всхлипывала на моем плече и её окончательной резолюцией относительно моего бывшего было одно слово:
— Козел!
Может и козел, но я его не винила. Он хотел детей, а я не могла ему этого дать. Была ущербной…
— Ладно, хорош нюни разводить, подруга! Надо думать, как нам выбраться отсюда.
— А как? Как отсюда выбраться? — голос Агапы ещё дрожал от всхлипов.
— Да уж, выбраться отсюда не так просто, — раздался из темноты голос суслягуха.
Это было настолько неожиданно, что мы дружно взвизгнули. Агапа от испуга, а я от радости. Да-да, от радости, чего суслягуха-то бояться…
— Ну, и где тебя носило? И как давно ты здесь? — спросила я тоном заправской жены, которая встречает загулявшего мужа. Только скалки не хватало.
— Теперь вы серьезно влипли, даже не знаю, как вам и помочь, — задумчиво проговорил фамильяр.
— Ты же можешь проходить сквозь стены, так почему же не вытащишь нас? Делов-то, щелкнул пальцами и всё.
— Не так всё просто, я же проклятое создание, а на нас почти не распространяется волшебство задержания. Вот волшебников и обычных людей эти стены не пропустят, а я с трудом, но могу просочиться.
— И как давно ты здесь? — спросила я, чтобы понять — как много он услышал.
— Достаточно давно, — пробурчал невидимый суслягух. — Но это мелочи. У меня есть план и… Только выслушайте его до конца, не перебивайте.
— Ну? Короче, Склифосовский! — сказала я. — Не тяни кота за усы!
Суслягух откашлялся и, судя по отдалившемуся голосу, отлетел подальше. Почему он так сделал — я поняла чуть позже.
— Завтра вас выставят на продажу. Увы, это неминуемо и неотвратимо. Академичкам здесь всегда рады… как самым дорогим рабыням.
— Я не хочу быть рабыней! — воскликнула Агапа.
— Никто не хочет. Я могу ввязаться в драку за вас, но против защитников не выстою. Поэтому вам нужно показать покорность и испуг — так вас не будут «обуздывать».
— Что делать? — не поняла я.
— Присмирять с помощью кнута. Вряд ли кто на площади откажется посмотреть, как кандидаток на престол хлещут со всей силы. А щадить вас тут никто не собирается, — мрачно произнес суслягух.
— Но почему так? Что мы сделали? — спросила Агапа.
— Потому что вы можете стать их властительницами, а для людского сердца нет ничего слаще, чем увидеть втоптанное в грязь величие. Слушайте дальше… Когда вас будут продавать, то смотрите на главную башню замка. Как только там увидите меня, так сразу же примите грозный вид и потребуйте немедленно вас отпустить. Конечно же все рассмеются, но тогда вы вскиньте руки, примите грозные позы, нахмурьте брови и выкрикните какую-нибудь чушь.
— И всё? — спросила я, когда суслягух замолчал.
— Ну, ещё можете станцевать какой-нибудь танец из земного репертуара и спеть песню, — раздался язвительный голос. — Хоть развлечете меня напоследок.
Я стащила с ноги башмак и постаралась попасть по ехидному суслягуху, но тот не зря отлетел на приличное расстояние. По всей видимости он видел в темноте и оказывался в противоположном углу каждый раз, как я подходила чуть ближе. Я один раз попала по чему-то мягкому и шерстяному, но отчаянный писк убедил меня, что сильно ошибалась. Голый и холодный хвост, прочертивший по ноге, подтвердил, что в этом углу суслягуха лучше не искать.
Я запнулась об Агапу, плюнула в ту сторону, в которой мне казалось был суслягух, и уселась обратно. Немного посопев носом, я скрестила руки на груди. Ну и пусть дразнится, я не отвечу ему на подначки.
— Ладно, не злись, Марина, — раздался голос откуда-то сверху. — Я не могу сказать, что будет дальше, иначе это не будет сюрпризом, а мне очень хочется увидеть твои глаза в момент спасения. Уверяю тебя — вы будете спасены.
— Или ты поржешь над нами и снова исчезнешь?
— Нет, на сей раз я не исчезну. У меня на вас другие планы.
— И какие же? — не удержалась Агапа.
В ответ ей была тишина. Как мы не пытались докричаться до суслягуха — он не отвечал. Возможно, он снова пропал, а может и просто затаился.
— И что нам делать? — спросила Агапа.
— Будем ждать утра. Каким бы не был вредным этот засранец, но он нам здорово помог с големами. Думаю, что стоит поверить ему и сделать так, как он говорит.
— Марин, тогда можно я и спать буду около двери? Если по мне пробежит крыса, то я могу умереть от разрыва сердца.
— Ладно, но если будешь брыкаться, то я сама тебя пощекочу соломинкой по носу, — хмыкнула я и обняла подругу.
Плюшки-ватрушки, сколько же времени прошло, прежде чем мы услышали далекое звяканье ключей, а следом громыхающие шаги стражников?
В темноте мы напрочь потеряли счет времени и просидели
