первая, была у Мороза и другая, может, и не одна. И Дедушка Мороз в этот раз к вам скорей всего не придет, не пригодится твой стишок, Бориска. А это значит, что Нового года не бу-у-удет. – И Снегурочка вновь горько разрыдалась. Как же легко переходила она от слез к веселью!
– Кстати! Про Новый год! – вскричал Бармалей. – Тот старикашка тоже что-то про Новый год говорил. Угрожал, что его де не будет.
– Правильно, так он и говорил, я сам слышал, – подтвердил Василий Павлович слова внука. И к Снегурочке: – Не реви, внучка, слезами делу не поможешь. А то слез много, а ясности не прибавляется. Давай-ка, прекращай рыдать, да сказывай нам подробно и последовательно, что с тобой приключилось. И вообще, что происходит?
– Не дави на нее! – опять заступилась за девицу Раиса Петровна. Снегурочка оставалась сидеть на полу подле нее, а женщина обнимала ее и прижимала к себе, будто хотела огородить от всех напастей и нападок. – Захочет, сама расскажет!
– Я не давлю, – отбился старый кукольник резоном. – Но ждать мы больше не можем, тяжба эта, если ты не заметила, уже не одну ее касается, а, как ни странно, всех нас. Неужели ты не чувствуешь, а, Куколка? В этом деле надобно солнца поболее, да ясности, чтобы скоро выйти на правильную дорогу. Так что, давай, сказывай свою историю, дева, не томи. А мы послушаем. Нас тебе бояться точно нечего.
Снегурка размазала слезы по щекам. Она пуще прежнего разрумянилась от переживаний, разогревших кровь ее молодую, и без того горячую, и стала такой прелестной, что Бармалей невольно ей залюбовался. И сердечко его вздрогнуло, и вздохнул-задохнулся он от внезапной грусти и теснения в груди.
– Сдается мне, ангел, что ты от ответов увиливаешь, – сказал он, тем не менее, задиристо, чтобы скрыть свое непонятное волнение.
– Да не увиливаю я, а как раз пытаюсь все рассказать, – отвечала девица. – Только это не так просто, как кажется. Она нахмурилась, собираясь с мыслями, тогда начала: – Ну, слушайте...
– Родом я из Русколанского леса, – начала она свой сказ, и голос ее зазвенел, как ручеек на весенней проталине. – Из того, что на севере Берендейского края находится, в чащобе, подалее деревни Тютькино.
– Уж не тот ли это волшебный лес, в который ни один смертный человек дороги не сыщет? – уточнил Василий Павлович. – Знаем такой, ага. Слыхали.
– Тот, тот, – подтвердила Снегурочка. – В нем-то я и жила с дедушкой моим, Морозом Ивановичем. Хорошо жила, радостно. Не замерзала. Дедушка во мне души не чаял и во всем потакал.
– А родители твои кто?
– Родителей своих я не знаю, – Снегурочка вздохнула так тяжко и печально, что у слушателей ее слезы на глазах выступили. – Кто они, и что с ними сталось, не ведаю. Потому и сказать не могу, сирота я горькая или лесная потеряшка. Дедушка Мороз меня в лесу нашел. Пожалел, взял к себе жить, и стала я ему внучкой. Он же меня и Снегурочкой назвал. Все это я, конечно, с его слов знаю. Может, про мою судьбу, да про моих бедных родителей дедушка больше ведает, только мне он про то ничего не сказывал. А когда я к нему с расспросами приставала, он всякий раз сердился, так что я перестала. И все же надеюсь, что Снегурочка не сирота, а потеряшка. Ах, как же мне хочется родителей моих бедных обнять!
– Бедное дитя, – сказал Василий Павлович жалобно, со слезой в голосе. – Что ж, это многое объясняет.
– Кроме того, откуда здесь Злозвон взялся? – напомнил Бармалей. – А также, что с Дедом Морозом произошло, и почему теперь у нас Нового года не будет? Давай, разъясняй, ангел.
– Это все связано взаимно, – сказала Снегурочка. – Тот, которого вы Злозвоном называете, на самом деле Карачун есть.
– Что, тот самый? – вскинулся Василий Павлович. – Владыка холода и мрака?
– Тот самый, – вздохнув, кивнула Снегурочка. – Его в Русколанском лесу тоже иногда Злозвоном называют, потому я и удивилась, и даже испугалась, что вы своей кукле такое имя придумали.
– Что же тут удивительного? В жизни все, так или иначе, повторяется, а разные вещи похожими проявляются.
– Нет-нет, таких совпадений, таких случайностей не бывает, – стояла на своем гостья из волшебного леса. – За этим наверняка кто-то стоит. Не знаю, не ведаю, кто, но чувствую…
– А что же Карачун? Что ему от тебя понадобилось? Не томи, ангел!
– Он хочет, чтобы я его внучку изображала, кем была при Дедушке Морозе. Ой, ладно, слушайте уже. Карачун обычно живет в той стороне, которая Навью зовется. Там его величают, как Чернобога. И лишь в самые холодные и короткие дни декабря, перед самым Новым годом удается ему в наш мир, в нашу Явь пробраться. Но ненадолго, на несколько деньков всего. Вот он тут и куражится, душу свою темную отводит. Но перед Новым годом приходится ему всегда в Навь возвращаться. За этим Мороз Иванович строго следил, чтобы злой Карачун людям праздник не испортил. Есть у него такая сила, Злозвона обратно в нижний мир отсылать. Верней, была... – она снова вздохнула и принялась носом хлюпать.
– Что же в этот раз случилось, ангел? Ты погоди раскисать! Давай, сказывай!
– Точно не знаю, как им это удалось, – утерев глаза платочком, который ей Раиса Петровна подала, продолжала Снегурка. – Знаю только, что Карачун всегда Дедушке Морозу завидовал, хотел сам его место занять, да за порядком в Русколанском лесу следить. Верней, свой порядок установить. Мало ему, вишь, Нави показалось! И, конечно, он всегда желал на новогодних праздниках главным распорядителем быть. Про то все знали, так всегда было. Но вот в этот раз все пошло по-другому. Однажды вечером, уже совсем к зиме дело шло, постучался к нам с дедушкой в избу человек. Человек тот был по всему странник, в хламиде бесформенной, с посохом, изможденный. Сказался путником, посетовал, что с дороги сбился и попросился переночевать. Дедушка и разрешил. Он всегда путников привечал, тем более что они совсем не частые гости в наших местах. Велел мне накормить бедолагу, да спать уложить. Ему-то самому не до того было, у нас всегда подготовка к зиме – самая запарка. Я
