все сделала, и накормила гостя, и спать уложила. А ночью все и случилось.
Дедушка вдруг как закричит, а потом вроде задыхаться стал. Я к нему бросилась, а он дергается, дрожит весь, встать порывается, а не может. А рядом этот странный человек стоит да ухмыляется во весь рот. Когда смотрю, только не человек это вовсе, а анчутка. Мы, оказывается, в своем доме анчутку приютили, который человечий образ принял. О, они могут! Они, чей угодно образ принять могут! Сами к себе беду впустили. Тут анчутка расхохотался, завизжал, а после схватил дедушкин посох – и был с ним таков. Вихрем завился и исчез. Мороз Иванович остался, ни жив, ни мертв, лежит колодой да двумя руками какую-то палку перед собой держит. Я трясти его, тормошить, а он... ну, одно слово – колода.
Вскоре Карачун в избе объявился. Ногой дверь вышиб, зашел, как хозяин, похаживает да от радости руки потирает.
– Все, – говорит, – теперь я тут за главного. Будешь мне прислуживать и все, что надо делать. А не то! – И замахнулся на меня палкой. А я смотрю, это не палка, а посох Мороза Ивановича. Ой, страх-то какой! Улучила я минутку, из дому выскользнула и побежала. Он, конечно, за мной бросился, только я Русколанский лес лучше его знаю, оторвалась я от погони, скрылась. А потом и вовсе из волшебного леса ушла. Там-то я скрылась, а здесь, получается, он меня все одно нашел. Ну, а остальное вы знаете, – вздохнула Снегурочка надрывно и снова заплакала.
– Ой, деточка моя! Как же ты настрадалась! – запричитала Раиса Петровна и, притянув к себе Снегурочку, громко чмокнула ее в макушку.
– Что же нам теперь делать, вот вопрос! – задумчиво изрек Василий Павлович. И правда, на лице его отразилась печать глубокой сосредоточенности.
– Погодите, погодите! – загорячился Борис. – Это что же получается? Теперь Злозвон требует, чтобы ты вернулась к нему, а иначе грозится отменить Новый год? Ну и дела!
– И мне придется к нему вернуться, – сказала Снегурочка грустно. – Потому что он все равно от своего не отступится. А чтобы через меня кому-то другому беда была, я того не желаю.
– Как так вернуться, ангел! А что он с тобой сделает, ежели вернешься? Нет, так не годится!
– Что бы ни сделал, а это все лучше будет, чем оставить людей без Нового года. Новый год должен наступить, иначе и жизнь может прерваться. Я тогда от страха убежала, а теперь думаю, что не следовало. Надо было потерпеть, может, какой выход и нашелся.
– Только ты горячку не пори, ангел. Ладно? – попросил ее Бармалей. – Потерпи пока, мы вместе что-нибудь придумаем.
Снегурка в ответ только повела плечом.
– А я вот что еще не пойму, – потрепав бороду, спросил Василий Павлович. – Куклу из «кадочки», очевидно, тоже он, так, скажем, похитил. Кукла-то ему зачем?
– Это как раз понятно, – ответила Снегурка. – Он не желает, чтобы его изображения где-нибудь оставались.
– Так кукла-то неудачной была! Какой ему от нее вред?
– Почему неудачной? Очень даже хорошая кукла получилась. Я как ее увидела, так сразу Карачуна признала. Кое-какие детали доделать, и отличная кукла.
– Не знаю, мне она не нравилась, – и тут Волшебник вскинулся. – А что же ты мне про детали не подсказала?
– Про сосульки на шляпе подсказала. А потом пожалела. Подумала, он через эту куклу до меня доберется. Так и вышло. Вообще, это в его, Карачуна, власти. Он на людей помрачение наводит, чтобы никто не мог запомнить, как он выглядит.
– Почему?
– Боится, видно, чего-то.
– Должно быть, чтобы через изображение кто-то его силу не забрал. Дедушка Мороз не боялся, а этот, вишь ты, боится.
– Но мы все равно новую его куклу сделаем! – сказал Василий Павлович упрямо. – Будет лучше прежней. Только ты не забудь мне про другие детали рассказать.
– Что ж, пора нам всем спать отправляться, – подвела черту под долгим вечером с разговорами Раиса Петровна. Никто с ней спорить не стал, так все устали, пожелали друг другу доброй ночи и разошлись, кто куда. Только никто так толком и не уснул до утра.
Василий Павлович поднялся наверх, в «кадочку», и долго-долго решал-соображал, как же ему нового Злозвона делать, каким образом да из каких материалов, чтобы и быстро получилось, и лучше прежнего. Рисовал он чертежи, эскизы, да разные наброски, и в конце решил, что без помощи Марфутки ему никак не обойтись и не успеть к сроку. Полюбившуюся ему девицу он продолжал звать Марфушкой. Имя это нравилось ему куда больше Снегурочки, поскольку казалось ему и теплей, и солнечней, и человечней.
Раиса Петровна, пользуясь отсутствием супруга в спальне, зажгла свечу перед зеркалом и так же долго-долго сидела там, вглядываясь в холодную темную глубину. Она не гадала – время для гаданий было неподходящее, только надеялась получить подсказку с той стороны, чего бояться да как поступить. Бездны порой высветлялись до самой Нави, но тени в них бродили неясные, да все отворачивались от нее, уклонялись, никто лика своего ей не казал, и никакого знака не подавал, и слова не сказывал. То ли не хотели, то ли сами боялись. Что само по себе было довольно странно.
Бармалей, строго наказав никому больше двери не открывать, вернулся к себе. Было уже за полночь, должно быть, и он надеялся скоро уснуть, да не тут-то было. До утра он не мог сомкнуть глаз, да все ворочался в постели, пытаясь успокоить то замиравшее, то принимавшееся куда-то бежать от неясной причины сердце. Виделись ему глаза Снегурки, она смотрела на него с укоризной, будто просила в чем помочь ей. И было в ее глазах что-то еще, очень важное, а он, такая бестолочь, не мог сообразить, какая помощь от него лесной красавице нужна. Он и себя не понимал ничуть, потому что было вчера у него одно отношение к Снегурке, как к Марфутке, а сегодня оно вдруг совсем изменилось, аж в противоположную сторону, и что ему с этим делать, он не знал. Тем более что сама Снегурка ему тоже никаких знаков не подавала, а наоборот, вроде как его сторонилась. Сердце у нее было доброе, но замороженное, и с этим тоже что-то надо было делать. Обычно он знал, что следует делать, но не
